Избранные произведения

Но в это время вдруг что-то случилось... Сидевшие рядом со

Спиридоном два мужика полетели на пол, а Спиридон очутился

около Семки и стал душить его за горло. Семка одной рукой

отдирал руки Спиридона, а другой искал на столе нож. Заметив

его движение, Спиридон не спеша отвязал одной рукой с пояса

под поддевкой свой самодельный из косы нож. Отвязав, он

навалился на Семку среди отшатнувшихся от них соседей по

столу и только было взмахнул рукой над моргавшим под ножом

мужичонкой, как у него на руке повисла Алена и закричала:

– Спиридон, голубчик, будет... Спиридон, голубчик, не надо...

Он с озверелым видом изо всей силы отмахнулся от жены

рукой, в которой у него был нож, и Алена, слабо, испуганно и

как бы удивленно вскрикнув, медленно осела на пол.

Платье на ней было разрезано от груди до самых ног, и на

полу показалась лужа темной крови, стекавшей от нее узеньким

ручейком в углубление, и на ней плавала и кружилась пыль от

земляного пола.

III

Рана оказалась смертельной. Алену свезли в больницу, и она

медленно умирала.

Все в деревне жалели Спиридона и говорили о том, какое

несчастье опрокинулось на него: осталось хозяйство без бабы.

Соседи часто заходили к нему, когда он сидел один, опустив

голову, и говорили ему о том, что одному ему трудно в хозяйстве

будет, что нужно жениться, ведь он еще не старик.. Можно

посватать за Катерину Соболеву, она хорошая по душе и

работящая баба, хотя, впрочем, у нее трое ребят. Тогда можно

взять Степаниду, у нее один мальчишка, вырастет,– помощником

будет.

385

Но Спиридон ничего не хотел слушать.

На третий день его допустили к раненой.

Когда больничная сестра в белом халате провела Спиридона

по высокому коридору и остановилась перед крайней дверью,

Спиридон, шедший за ней неловко на цыпочках в своих

больших сапогах и с шапкой в руках, тоже остановился и

посмотрел на свою шапку, точно не зная, куда ее деть, и на свои

сапоги, не наследил ли он ими.

Сестра вошла в палату. Спиридон в раскрывшуюся дверь

увидел в дальнем углу пустой палаты койку и на ней чей-то

незнакомый и чужой желтый лоб.

Сестра, заглянув на эту койку, повернулась и поманила

Спиридона. Тот, еще больше приподнявшись на цыпочки,–

отчего его сапоги неловко вихлялись на скользком натертом

полу,– подошел.

Перед ним лежала Алена. Желтый, как у покойника, лоб

оказался ее лбом. И странно было, что он так быстро стал

таким. Вокруг глубоко запавших глаз залегли серые, землистые

тени. Поверх серого больничного одеяла лежали выпростанные

бледно-желтые, точно только что вымытые руки с выросшими

желтыми ногтями.

Сестра вышла. Спиридон сел на кончик табуретки у постели.

Ему было стыдно и неловко, что он сам убил ее, а теперь

пришел навещать.

– Ну, как?..– спросил Спиридон каким-то чужим, как ему

показалось, голосом. Хотел откашляться, но побоялся.

Слабый взгляд умирающей остановился на нем, и по ее лицу

вслед за мелькнувшей бледной, как бы ободряющей улыбкой,

пробежала тень заботы.

– Помру...– слабо, едва слышно выговорили ее бледные,

бескровные губы. Она несколько времени лежала неподвижно,

как бы отдыхая от сделанного усилия. Потом все с тем же

выражением заботы сказала:

– Вот беда-то свалилась... как ты теперь один будешь... не

справишься с хозяйством-то.

Она вошла в свою обычную роль заботы о нем и говорила

так, как будто не ее положение умирающей нуждалось в заботе

и сочувствии, а положение Спиридона, который остается жить

один, когда у него картошка не вспахана и за ним самим некому

будет присмотреть и некому помочь.

386

И Спиридон как-то по привычке принимал это и даже

невольно делал вид, как будто его положение действительно

тяжелое. Он даже хотел сказать жене, что соседи уж

уговаривают его жениться, но что-то его удержало от этого. Он

только махнул рукой, как бы не желая говорить о своем

положении, и сказал:

– Да это что там, справлюсь как-нибудь. Вот тебя бы

поправить...

Но больная на это только безнадежно покачала головой:

– Обо мне разговор уж кончен...

Потом посмотрела издали на свои руки, лежавшие на одеяле,

приподняв их ногтями к себе, и, подумав, спросила:

– Что ж, живут? – очевидно, подразумевая дочь.

– Живут покамест,– ответил Спиридон.

Алена опять покачала головой.

– Бесхозяйственный... от приданого отказался, значит,

копейку не будет беречь... несчастная она с ним будет... любить

ее не будет...

– Какая там любовь...– сказал ей таким же тоном Спиридон.

– Больше двух дней не выживу. . отработалась...– сказала

Алена потом, застонав от боли, лежала несколько времени

неподвижно с закрытыми глазами.

У Спиридона зачесались глаза и защипало в носу от слез. Он

подумал о том, что она сама умирает, а думает только о нем, а он

помнит, что не раз все-таки подумывал о предложении соседей,

и так как привык больше всего беречь копейку, то ему было