Избранные произведения

толпе других гостей, дожидаясь, когда позовут садиться за стол.

И чем он больше так стоял, тем больше в нем разгоралась обида:

двадцать лет работал, дочь вырастил, а теперь на ее свадьбе

стоит как неприкаянный, точно его из милости сюда пустили.

А тут попятился, не разглядел что сзади, и попал сапогом в

кошачье блюдце с молоком, стоявшее у стенки. Блюдце

хрустнуло, разломилось и из-под ног Спиридона потек ручей

молока на середину пола. Некоторые из гостей фыркнули, а он

покраснел до самого затылка.

Старики хозяева, Парфен и его жена Анисья, тоже как-то

нескладно толкались, видимо, не зная, что делать со

скучающими гостями. А молодежь забралась вопреки всем

обычаям в спальню, оттуда слышался говор, смех. Устинья в

белом платье, с волосами, собранными к затылку, в прическу с

воткнутой в нее гребенкой, сидела с женихом на кровати, тоже

смеялась и то оправляла ему галстук, то волосы, как будто он

был для нее уже свой.

И от этого не было, как показалось Спиридону, никакой

серьезности, никакого благообразия. И даже отдавало каким-то

бесстыдством.

У Спиридона настроение стало еще хуже, когда он увидел,

что здесь присутствует рябой Семка, который один раз уже

подковырнул его насчет этой свадьбы.

Кум Спиридона, Сергей Горбылев, пожилой мужик с серой

курчавой бородой и волосками на носу, как будто понял, что

чувствовал Спиридон. Он отодвинул ногой черепки и,

нагнувшись к Спиридону, подмигнул и сказал тихонько:

– Себе тоже в гости пришел?

– Вроде этого...– ответил угрюмо Спиридон.

Наконец оживились, зашумели. Молодые ребята, напирая

друг на друга, толпой вытеснились из спальни, причем всех

толкали.

Комсомолец Гараська Щеголев, друг жениха, вышел на

середину избы и поднял вверх руку, как бы требуя тишины. Все

затихли и смотрели на него и друг на друга с неловким чувством

ожидания, что он сделает или скажет что-то такое, отчего всем

будет стыдно и неловко за него и за себя. Гараська утер губы

платком и, заложив палец за борт френча, сказал краткое

приветствие молодым, заключавшееся в том, что он поздравлял

383

новую пару, отказавшуюся от предрассудков и строящую новый

быт.

Жених в коричневом френче и брюках, стоя рядом с

невестой, то смотрел на оратора, то, улыбаясь, перешептывался

с невестой, чтобы скрыть свою неловкость. А она тоже изредка

шептала ему что-то, закрыв рот рукой.

И опять эта смелость и развязность дочери показалась

Спиридону почти бесстыдством. Его старуха – не то что

шептать и смеяться при всех с ним, когда он был женихом, она

стояла, словно окаменела совсем,– до того боялась.

Спиридон смотрел на оратора, на его сухой, свешивающийся

наперед вихор, и ему лезли мысли о том, что на него – отца

наплевали, да еще на смех подняли, когда в молоко попал, всем

командует какой-то мальчишка, у которого на губах молоко не

обсохло.

В особенности ему показалось, что над ним потешается

Семка, который, сидя на подоконнике и свертывая папироску,

поглядывал на жениха с невестой и все ухмылялся чего-то. Лицо

у него было рябое от оспы и на носу было особенно много

рябин, так что кончик его был точно весь изъеден. И от того

лицо его казалось Спиридону особенно гнусно-ехидным.

За стол он сел в поддевке, и ее широкие рукава, обшитые

полоской кожи, мешали ему управлять ножом и вилкой. Стал

резать курицу, упер вилку стоймя в тарелку, а она, неожиданно

соскользнув, так взвизгнула, что все гости испуганно

оглянулись. А соседа с левой стороны всего обдал куриным

желе, тот испуганно выбирал его из курчавой бороды, точно ему

в бороду не куриное желе, а искры из кузнечного горна попали.

Спиридон опять весь покраснел и с досады чуть не пустил

тарелкой об пол и не ушел. Но удержался и только отставил

тарелку и стал только пить.

– Неподходящее, видно, дело? – сказал ему через стол Семка.

Спиридон посмотрел на него и ничего не ответил.

Языки развязывались все больше и больше. Ножи отложили

в сторону и стали работать руками, разрывая сухожилия на

куриных ногах и обгладывая их зубами с маслеными губами.

Молодежь, обступив молодых, заставляла невесту пить водку и

целоваться с женихом

И Спиридону казалось, что они нахальничают над его

дочерью у него на глазах, а все смотрят на него и, наверное,

смеются над ним, что он сделать ничего не может.

384

Семка рябой, то и дело наклонясь вперед над столом пьяной

головой, смотрел неслушающимися глазами на молодых, потом

переводил их на Спиридона, и вдруг закричал пьяным голосом:

– Вали, ребята, целуй ее все,– не венчанная!

Спиридон побелел.

Соседние с Семкой мужики начали унимать его, а он еще

больше кричал и хохотал пьяным смехом в лицо Спиридону.

Все сразу затихли. Назревал скандал. Но все-таки все были

далеки от мысли о том, что сейчас произойдет.

– Вали, ребята, не церемонься! – закричал опять было Семка.