Избранные статьи

Но если обида Емелина гораздо шире, чем у «доктора Геббельса», то его смех – гораздо уже, чем в «Аншлаге». Вызыватели утробного смеха шутят на темы традиционных, биологических в сущности, делений человечества – на мужчин-женщин, здоровых-больных, красавцев-уродов, умных-глупых, молодых-старых, удачливых-неудачливых, своих-чужих – и издеваются и над теми, кто в этих парах занимает второе место, и над теми, кто пытается нарушить четкость этих границ: над молодящимися старухами, женственными мужчинами и т. д. А Емелину интересны эти деления не сами по себе, а лишь те из них, с которыми борется так называемая политкорректность – точнее, тот ее вид, который она получила у нас. В тех странах, где политкорректность возникла, запрет на словесное унижение меньшинств, составляющий ее суть, был частью борьбы за реальные права этих меньшинств. Открыть неграм университеты и называть их не неграми, а афроамериканцами – это были два аспекта одного движения; обеспечить инвалидам доступность городского пространства и называть их, например, не слепыми, а слабовидящими – это тоже были два аспекта одного движения. У нас же политкорректность, то есть «правильность языка», царит исключительно в самом языке, в сущности, в языке очень ограниченной группы людей, почти не влияющей на реальность, – той самой «либеральной интеллигенции». Вся странность нашей ситуации в том, что, бессильная практически, нормы своего языка интеллигенция сумела сделать нормами публичных высказываний. С бесправием гастарбайтеров или инвалидов мало кто борется на деле, но его никто не смеет поддерживать на словах.

Именно о замкнутости, нереальности этого мира «правильного языка» говорит Емелин, когда говорит о всесилии красоты в «городе поэтов»: «Утро серого цвета, / Как тужурка мента. / Москва – город поэтов, / В ней царит красота. / Алкоголик сопьется, / Вор на деле сгорит, / Шизофреник рехнется, / Красота же – царит. / Ее славят народы, / Соловьи и цветы. / Как мне тяжко уроду / Жить среди красоты. / Меж резных минаретов, / Небоскребов под Гжель / Рыщут стаи поэтов, / Огибая бомжей. / В Берендеевом царстве / В стране сказочной Оз / Член отверженной касты, / Неприкаян, как пес. / Вот крадусь я, отпетый / Гомофоб и фашист, / Через город поэтов / Город нац-секс-меньшинств».

Казалось бы, какое отношение эти претензии имеют к современной поэзии – ведь в современных стихах давно не царят никакие соловьи и цветы; эти стихи только и говорят об «отверженных» и «неприкаянных». Но современные поэты слепоту языка полит корректности, языка «красоты» понимают как проблему своего собственного языка, как то, что надо преодолеть изнутри, если эти языки мешают видеть реальность. А Емелин смотрит на эти языки и на говорящую ими поэзию снаружи – поэтому он не видит, что своим благополучным будто бы детям «красота» нанесла не менее глубокие раны и обиды.

«Красота» в самом наивном и широком ее понимании – благообразие жизни, соловьи и цветы – остается тайным центром стихов Емелина и главным его адресатом. (Собственно, и те классические стихи, которые Емелин перепевает, он воспринимает как образчики «красоты вообще», не вникая в их смысл, – поэтому, как только от перепева готовых мелодий он переходит к пародии на конкретные образцы – Бродского или Пастернака, он сразу проваливается.) Именно на нее, на «красоту», и на тех, кто брался ее распространять, то есть на интеллигенцию, он и обижен – он словно говорит им: зачем вы так много обещали на словах и так мало сделали? Реальность с ее ваххабитами, «белыми колготками», украинскими гастарбайтерами нужна ему не сама по себе, а чтобы сказать родной, воспитавшей его «высокой культуре»: мама, почему ты такая строгая на словах и такая слабая в жизни? Почему жизнь устроена не так, как ты говорила?

май 2009

«В ту сторону» Максима Кантора

Художник Максим Кантор, автор прогремевшего несколько лет назад романа «Учебник рисования», выпустил новый роман – «В ту сторону». Главный герой, историк Сергей Ильич Татарников, долго и мучительно умирает от рака, терзаемый уже бес – полезными операциями; за стенами больницы продолжают свое карикатурное (как и в «Учебнике») существование либералы, журналисты, банкиры, политики и проч.; единственный персонаж, достойный стать вровень с Татарниковым, – афганский узбек Ахмад, приезжающий в Москву, чтобы забрать вдову своего брата – домработницу главного героя. Татарников умирает, Ахмад с семьей брата уходит в Афганистан, страну смерти, – к этим двум уходам сводится сюжет романа.