Читаем Избравший ад: повесть из евангельских времен полностью

– Нет. Просто человеку никогда не понять Его замыслов. Ты ошибся и дорого заплатил за это, но ты не изменил своей природе, лишь поступал противно ей.

– О чем ты?

– Я вижу, твое сердце полно доброты и жалости, разрывается от чужой боли. Ты готов отдать всего себя ради других. Когда ты рисковал собой, спасая Магдалину и меня…

– Сам говоришь, это искупление.

– Нет! Ведь у тебя мысли не возникло поступить иначе! Ты не мог по-другому, не умеешь проходить мимо чужой беды.

– Знаешь, а ты прав, – криво усмехнулся Иуда. – Я и к зелотам попал потому, что во время облавы спас одного из них от легионеров, вывел из города. А он отблагодарил меня… Но это теперь не важно!

– Нет, важно! Будь ты иным, нужны были бы тебе эти годы страданий и раскаяния, пришел бы ты к Пустыннику с таким вопросом?

Иуда выпрямился, гордо вскинул голову.

– Я говорил Иоанну, повторю тебе – мне не нужно милости.

– Милости? Почему ты считаешь веление Господа милостью?

– А что же это?

– Ты сам говорил, мой путь будет трудным. В чем же здесь милость? Если бы Всевышний хотел просто покарать тебя, сделал бы это давно. А так Он дает тебе возможность искупить прошлое. Ты хочешь пренебречь таким шансом?

Иуда долго молчал.

– Не уверен, что ты прав, Иисус, – тихо ответил он, наконец. – Впрочем, кто это знает, кроме Всевышнего! Но если это так, мне надо благодарить Господа! Однако я не нахожу слов благодарности в своем сердце.

– Не беда. Господу важны не слова, а дела. Так ты пойдешь со мной?

– Пойду? Не спеши! Теперь моя очередь задавать вопросы.

– Хорошо. Спрашивай.

Иуда сел напротив проповедника.

– Ты говоришь «пойдем». Но куда и зачем? Я не хочу больше идти, не зная цели.

– Цели? Иуда, я не могу ответить! Пойми, здесь не моя воля! Если б я мог, жил бы сейчас как мои предки, знал бы тихое семейное счастье…

– Почему же ты не захотел этого?

– Я хотел… Но что делать, если каждый крик страдания, словно нож, вонзается в сердце, каждая слеза прожигает насквозь, а чужое горе я чувствую, как свое?

– Понимаю… Но все же?

– Не я выбирал путь! Я и сейчас не знаю его. Просто иду, потому что Бог так велит и ведет меня.

– Тогда… Что ты узнал у Крестителя?

– Иоанн… он дал ясность моим мыслям, излечил от неуверенности. Он стал наставником, которого у меня никогда не было. И теперь я не боюсь ошибиться.

– А в пустыне? Он… сказал тебе что-нибудь?

– Бог? Нет. Но я говорил с…

– С кем?

– С Люцифером…

– Ого! Эта встреча стоит всех прочих! Что же, он искушал тебя?

– Да. Сулил весь мир.

– Искушение, достойное тебя, Назарянин!

– Нет. Мне не нужен целый мир – это слишком тяжкая ноша.

– Даже если бы ты мог изменить его к лучшему?

– Я? Это дело Бога.

– Конечно. Но… я не понимаю этого мира, Иисус! Не могу понять, почему он таков!

– Мы сами виноваты.

– Кто?

– Люди…

– Все?

– Нет, конечно! Есть много праведных, добрых людей… Но мир полон грязи, греха и порока. Он прогнил, как старое дерево.

– Это не твои слова, Иисус!

– Верно. Так сказал Иоанн.

– А что думаешь ты?

– Я? Я чувствую, Иуда. Мое сердце полно жалости. Мне хочется помочь всем, кто нуждается в этом.

– Тебя не хватит на всех даже за десять жизней, а у тебя всего одна!

Назарянин опустил голову.

– Тогда… я не знаю… Но если я хоть что-то могу сделать, я должен!

В наступившей тишине вздохнул ветер. Иуда смотрел на Иисуса, никто не смог бы описать выражения его глаз. Но на лице была почти нежность.

– Да благословит тебя Господь, Назарянин!

– Так ты пойдешь со мной?

– Отныне да. Если хочешь… Только должен предупредить: я не стану звать тебя учителем, не хочу лгать – ведь я не ученик тебе, сам знаешь. Согласен ты на это?

– Но кем ты тогда назовешь себя?

– Как тебе нравится – спутник, товарищ, друг… Ты веришь мне, я вижу. Но с детства я привык все решать сам, у меня упрямый и гордый нрав, смирение мне незнакомо. Ты готов к этому? Потерпишь ли ты, чтобы я делал и говорил, что хочу, спорил с тобой, давал советы?

Назарянин молчал, задумчиво глядя на него.

– Неужели это заставило тебя усомниться?!

– Нет… просто впервые вижу человека, который не хватается за Спасение обеими руками, а готов отвергнуть его во имя чего-то…

Иуда поднялся, выпрямился гордо.

– Не надо, Иисус! Слишком много слов. Я такой, какой есть, ты можешь принять меня или отвергнуть.

Назарянин тоже встал, улыбнулся.

– Я с радостью принимаю тебя, Иуда, и благодарю Отца за эту милость.

– Что ж, ты сказал, Назарянин. Я иду. Вот моя рука.

Их ладони соединились в крепком пожатии. Они опять смотрели друг другу в глаза. Потом Иуда огляделся, Иисус с облегчением увидел на его лице улыбку.

– Мы скоротали ночь за разговором, Назарянин. А дорога впереди длинная.

– Ничего, теперь мы пойдем по ней вместе, вдвоем путь кажется короче. Идем?

– Да, пора. Ученики, наверно, совсем заждались тебя.

5

С тех пор, как ушел Иисус, прошла неделя. Ученики жили у затона в постоянном ожидании, но день проходил за днем, не принося ничего нового, кроме паломников. Они все приняли крещение, но ни один не удостоился беседы с Пустынником. С момента ухода Иуды пророк, казалось, забыл о них и не замечал вовсе.

Перейти на страницу:

Все книги серии Современники и классики

Похожие книги

Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза