Иисус сидел в стороне от остальных в тени раскидистой смоковницы. В нем все еще кипел гнев – родной город, люди, которых он знал с рождения, не поверили ему, подвергли такому унижению на глазах у учеников. Проповедник содрогнулся, горько вздохнул. Было стыдно, хотелось как-то загладить произошедшее. Он огляделся. Ученики ужинали, тихо переговариваясь между собой, только Матфей сидел, как обычно в стороне, задумчиво теребя в пальцах ветку. Иуда был в общем круге. Изящно полулежа на траве, он любовался ярким разноцветьем заката. Его лицо было мечтательным, глубокие глаза, как показалось Иисусу, улыбались, волосы вольно рассыпались по плечам и отсвечивали золотом в закатном свете.
– Иуда, – негромко окликнул его Назарянин.
– Что?
– Я хочу поблагодарить тебя.
– Ты уже сделал это, я уже ответил: «Не стоит!».
– Не могу! Это же мои земляки. Они так обошлись со мной! А ты меня спас, их тоже…
– О чем ты?
– Они набросились на тебя, а ты их не тронул. Спасибо, все-таки они не чужие мне…
– Это неудачная шутка, Иисус!
– Почему ты решил: я шучу?
– Назарянин, ты всерьез полагаешь, я стал бы…
– Но ты всегда защищаешь меня в минуту опасности. В таких ситуациях случиться может всякое…
– Ты издеваешься надо мной? – голос Иуды зазвенел.
– Конечно, нет! Просто ты – единственный из нас, кто владеет оружием…
– Что?
Иуда резко выпрямился, словно его ударили по лицу, встал, несколько секунд пронзительно смотрел на проповедника, потом отвернулся и стремительно пошел прочь. Иисус вскочил.
– Иуда! Иуда, постой!..
Он не обернулся. Назарянин изумленно смотрел ему вслед. «Что такого я сказал?..». Он снова сел, чувствуя себя очень неловко. Ученики в смущении отводили глаза. Но Петр не стал лукавить.
– Зачем ты обидел Иуду, равви?
– Что?
– За что ты обидел его? Он сделал тебе что-то плохое?
– Я обидел его…
– Конечно, и очень сильно! Вон что с ним стало – аж побелел! Прости мою дерзость, равви, но неправильно это – ведь он сегодня спас тебя, нас тоже.
– Я хотел его поблагодарить, а вышло наоборот…
– Да, нехорошо. Правда, Иуда странный, другой… Мне самому часто неуютно с ним. Но он – хороший человек, верный друг, искренне любит тебя. Не стоит с ним так.
– Как?
– Не стоит напоминать о том, о чем он старается не думать. Верно, что-то его мучает… Конечно, иногда мы сами его боимся, порой не знаем, как к нему подступиться. Но ведь ты сам говоришь, мы все грешны, учитель. Зачем же лишний раз бередить рану?
Иисус не ответил. Он повернулся к дороге, словно надеясь увидеть там друга, провел руками по лицу.
– Глупец! Что же я сделал!.. – прошептал он. – Отче! Прости мне, Отче! Я ведь не хотел! Пусть он поймет это, Отче! Верни его! Он так мне нужен!
Иуда стремительно шел по дороге. Лицо пылало, будто он действительно получил пощечину. «Господи! Как же он мог? … Неужели по наивности?.. Или…» – думал он, взбивая ногами дорожную пыль. Все эти месяцы Иисус ни словом, ни намеком не напомнил ему о прошлом. И теперь… «Нет! Не может быть, чтобы нарочно! Не может быть!.. Или я ошибся во всем остальном!.. Но тогда… Господи! Да разве с такой наивностью он сделает то, что Ты хочешь? Он же!.. Боже Правый! Ничего не понимаю в этой жизни!». Иуда устало опустился на камень у обочины, огляделся. Закат над Галилеей был праздничным. В воздухе плыло сиренево-золотое сияние, по кромке неба струилась тишина. Иуда вздохнул. Горькая улыбка скользнула по его лицу. – Да, Господи, в непостижимой мудрости своей Ты знал, что делаешь, соединяя наши судьбы… Как Иоанн сказал: «Ты будешь ему посохом в долгом пути»… Я благодарен за это, Господи! Безмерно! Только… у этого посоха есть душа… ему тоже бывает больно…
Селение было небольшое – обыкновенная рыбацкая деревушка. Иуда вошел в нее на рассвете, осмотрелся. Разбросанные в живописном беспорядке дома постепенно просыпались. Слышался скрип дверей, детские голоса, блеяние коз. Взгляд Иуды упал на дом, стоящий поодаль от остальных, убогий, безмолвный, словно нежилой. Что-то чуждое, непохожее было в его облике. Он остановился у забора. Заскрипела старая дверь, на пороге появилась красивая статная женщина лет тридцати. Взглянув на нее, Иуда все понял – светло-рыжие волосы, серые глаза, точеный профиль выдавали ее. Хозяйка была гречанкой и, судя по одежде, язычницей. Иуда грустно покачал головой. Он достаточно видел в жизни, чтобы сразу угадать невеселую историю обитателей этого дома.
– Здравствуй, хозяюшка, – заговорил он по-гречески.
Услышав родную речь, женщина в изумлении обернулась.
– Дозволишь путнику напиться?
Несколько секунд хозяйка рассматривала его, потом распахнула калитку.
– Входи, если не шутишь.
– Спасибо!
Иуда вошел во двор. Женщина вынесла ему молока.
– Пей. Парное.
Благодарно кивнув женщине, Иуда в несколько глотков осушил чашу.
– Благослови тебя Бог за доброту.
– Разве не видишь, с кем имеешь дело, странник?
– Вижу.
– И не брезгуешь?
– Конечно, нет. Доброта и свет в твоих глазах важнее твоей веры.
Женщина удивленно взглянула на него, улыбнулась.