Избушка на костях

Я сухо сглотнула. Боль острыми когтями царапнула сердце и спряталась, будто поджидающая в кустах рысь – голодная, опасная и на редкость терпеливая.

– Отчего же?

– Кощей частенько напоминал мне о том, кто я. Ставил на место, не позволял в мечтах забраться слишком высоко. Чем выше, тем больнее падать, сама знаешь…

– Знаю, – пробормотала я. – Знаю…

Горло перехватило, глаза защипало от невыплаканных слез. Все недосказанное легло сейчас между нами с Тимом тяжестью погребального савана. Я вздрогнула, когда мое запястье мягко обхватила мужская ладонь. По телу прошла дрожь, но не радостного предвкушения, а голого отчаяния. Мне захотелось уткнуться в грудь друга, которого я знала с детства, и выть от несправедливости и жесткости того пути, что приготовили для нас Доля и Недоля.

– Василиса, послушай меня. У нас не получится… – Тим не договорил, его голос дрогнул. – Мы никогда не будем…

Калитка, мимо которой я проходила, с тихим скрипом распахнулась, и кто-то что есть силы ухватил меня за косу, заставив громко охнуть. Макушку пронзило болью, в глазах потемнело пуще прежнего. Тим разжал мою руку, и я завалилась в темный проем, откуда на меня пахнуло знакомым запахом печи, теплого молока и ржаного хлеба.

– Явилась, ведьма проклятая! – ухо обожгло полное ненависти шипение мачехи, а шеи коснулось холодное лезвие острого ножа. – Из-за тебя, небось, солнышко погасло! Твоих рук дело, а?

В темноте вспыхнул робкий огонек. У невысокого покосившегося крыльца показалась Злата с крошечной свечой в руках. Пляшущий свет огарка выхватил полное злобы лицо старшей сестрицы.

– Нечего с ней любезничать, матушка! – крикнула она, кривя губы. – В избу ее, там с ней разберемся.

Меня потянули в сторону, точно выловленную сетью рыбу. Я повисла на мачехе, лихорадочно раздумывая, что делать. Пламя, обычно беснующееся внутри меня, притихло, будто его снегом присыпало. Ни малейшего отклика в кончиках пальцев, ни намека на дрожь, бегущую горячей ящерицей по хребту, ни малейшей вспышки в волосах – ничего. От обиды я едва не расплакалась. Как же это не вовремя!

– Отпусти! – потребовала я. – Не к тебе шла, а мимо!

Мачеха рассмеялась – громко, лающе, точно зашедшаяся в истерике псина. Лезвие чуть надавило на мою кожу, пуская первую каплю крови.

– Поговори мне еще тут, ведьма проклятая!

– Пусти ее, – мрачно сказал Тим и сделал шаг навстречу мачехе. – Сей же час отпусти.

От его холодного тона, пропитанного ядом, точно соты – медом, мачеха вздрогнула. Ее рука уже не так уверенно сжала нож. В танцующем свете одинокой свечи лицо Тима выглядело угрожающим, темные глаза метали молнии. Тонкие губы будто оскалились, обнажая белые зубы.

– Пожалеешь ведь, – прошептал он, и на его лице проступили трещинки, точно у битой кружки. – Молить будешь о пощаде…

Друг наступал на мачеху, точно хищный зверь, – мягко, плавно, уверенно. От него разило опасностью. Его лицо все меньше напоминало человеческое и все больше – треснутую маску. На дне глаз зажглись алые точки, словно угольки в потухшем костре. Мачеха взвизгнула, ее хватка ослабла, и в тот миг, когда я хотела вырваться, какая-то неясная тень промелькнула за спиной Тима. Раздался глухой звук удара, и мой верный страж упал плашмя на землю.

– Ванька, что ли? – спросила вынырнувшая из темноты Купава и взмахнула топором. На его обухе алой кляксой растеклась кровь. – А я думала, чужак какой… Совсем на себя не похож!

– Насмерть, что ли, его зашибла? – крикнула с крыльца Злата. – Вот дура! Что теперь его батюшке скажем? Он же нас со свету сживет!

Изумление полноводной рекой затопило душу. Я смотрела на лежавшего на мокрой земле Тима и не могла поверить: неужели это все? Разве мог так глупо закончиться его путь?

Купава торопливо склонилась к распластанному телу и выдохнула с облегчением:

– Нет, живехонек! Дышит, гляди-ка!

– Не на что тут глазеть, – отрезала мачеха. Растерянность слетела с нее, как сон в светлую летнюю ночь. – Берите-ка с сестрицей его за ноги и волоките в избу. Не хватало, чтобы кто-то из соседей увидел! Донесут купцу в тот же час, неприятностей не оберемся.

Она подтолкнула меня к крыльцу, заставив медленно подняться по невысоким скрипучим ступенькам, а затем переступить порог и оказаться в сенях. Позади, пыхтя от натуги, сестрицы тащили Тима. Свет огарка позволил рассмотреть липкое алое пятно на его рыжем затылке. К горлу подкатил ком, меня замутило.

– Рану ему перевяжите! – взмолилась я, позабыв о том, в какую беду сама угодила. – Кровью же истечет!

– Да уж, – чуть смущенно сказала Купава, почесав нос. – Крепко я его по черепушке приложила. Сама того не хотела, случайно вышло…

– Случайно топор занесла? – рассмеялась Злата, подталкивая меня к лавке. – Скажешь тоже!

– Так темно же, страшно… – промямлила Купава, пряча глаза. – Да и не думала я, что это наш Ванька. Своего-то жалко…

– Уймись уже! – со злобой, затаенной, как камень за пазухой, прикрикнула на нее мачеха. – Воешь, как плакальщица на поминках. Не до соплей сейчас.