Избушка на костях

Негромкий вой ветра в кронах деревьев так внезапно сменился шумным, хулиганским свистом в чистом поле, что поначалу я решила: почудилось. Треск сучьев под лошадиными копытами вскоре стих, а колдовской свет из глазниц выхватил вдалеке очертания приземистых изб. В распахнутых ставнях, точно мечущиеся светлячки, вспыхивали и пропадали робкие язычки горящих свечей. Путь к старому кладбищу лежал через деревню. Можно было ее обогнуть, но по краю поля, взрывая землю мощными лапами, так, что камни летели вперемешку с комьями, уже мчалась стая серебристо-серых волков. Их вожак показался мне смутно знакомым: взгляд янтарных, слишком умных для зверя глаз прожигал во мне дырку, как уголек, попавший на тонкую ткань. Белоснежные зубы в темноте сверкнули острыми кинжалами, когда волк оскалился и рыкнул, мотнув косматой головой, будто призывая сбавить шаг, а то и вовсе замереть.

– Прости, княжич, – буркнула я, – не до тебя сейчас!

Обхватила на миг деревянную куколку под рубашкой, молча взывая к матушке, а затем натянула поводья и направила Ветерка в деревню. Вряд ли зверье осмелится сунуться туда, где полно охотников с топорами и вилами. Нет, хищники побегут в обход. Лапы у них быстры, могут и нагнать у самого кладбища. Если, конечно, мы не опередим их, ведь наш путь лежит напрямик.

Деревня встретила оглушающей тишиной. Скрип распахнутой калитки на ветру разносился на всю околицу. Люд попрятался по избам и даже носа на улицу не казал. Некоторые и ставни захлопнули, будто боялись, что тьма, царящая снаружи, обрастет плотью и кровью и заберется в их дома кровожадными чудовищами.

Ветерок сбавил шаг, а затем и вовсе обессиленно рухнул на землю – прямо в грязную лужу, оставшуюся после дождя. Крупные холодные капли вперемежку с земляной жижей окатили и одежду, и лицо, заставив на миг прикрыть глаза. Череп сорвался с кости и упал в воду. Та тут же окрасилась в мшистый болотный цвет.

– Загнали коня, – с досадой проговорил Тим и первым выбрался из седла. – Нет, смотри-ка, дышит!

Ветерок потряс гривой, огласил глухим ржанием узкую улочку, окаймленную деревянным кривым забором, и упрямо попытался подняться. Лошадиные ноги дрогнули, подогнулись, точно у цыпленка, делающего первый шаг, и мы вместе с Ветерком снова плюхнулись в грязную жижу.

– Достаточно, дружок, – тихо сказала я и ласково похлопала по лошадиной шее. – Отдохни, мы скоро за тобой вернемся, обещаю.

Тим протянул мне ладонь, и я ухватилась за нее, чтобы сойти на хлюпающую от влаги землю. Вода залила лапти, промочила онучи, и я наскоро избавилась и от первого, и от второго, точно от оков. Нагнулась к зеленой луже и с трепетной осторожностью достала, точно последний медяк из-под полы, светящийся череп. Ставни ближайшей избы громыхнули, но едва ли из-за ветра: тот стих так же внезапно, как и поднялся. Вместо него по деревеньке гуляла звенящая тишина – мрачная, не предвещающая ничего хорошего. Я оглянулась, но никого не приметила в облепившей, точно мошкара, темноте. И все же дурное предчувствие заставило торопливо сунуть череп в заплечный мешок, сорванный с седла Ветерка.

Чем меньше мы с Тимом привлечем внимания, тем лучше. Какой бы силой я ни обладала, но ввязываться в неприятности и терять время мне совсем не хотелось. Да и с ведьмовским даром творилось что-то странное: огонь внутри меня то взметался костром, опаляя жаром щеки, заставляя сердце биться быстрее и громче, то отступал, исчезал, как изморозь в тепле.

– Откуда ты знаешь, что твоя матушка оставила подсказки? – спросил Тим. Он устало оперся спиной на забор и сложил руки на груди. – Да и зачем оно ей?

– Она эту кашу заварила, – мрачно отрезала я, смахивая грязь со щеки, – ей по силам все и исправить. Не просто так она ко мне во сне пришла.

Сон, подернутый дымкой, промелькнул в памяти, точно неясное отражение в мутном зеркале. Лихость, с которой я убеждала Тима, была наигранной. На самом деле я и сама не ведала, что творю. Просто всеми силами хваталась за соломинку, втайне надеясь, что она вытянет меня из того темного грязного омута, который медленно смыкался над моей головой.

Вело ли меня ведьмино чутье или слепая вера? Где-то глубоко внутри я уже знала ответ на этот вопрос, тяжелым камнем лежавший на душе…

– Ты всегда помнил, кто ты и откуда пришел? – спросила я, сжимая в руке мешок с черепом. Другой я касалась забора – в густой темноте брести приходилось на ощупь. – Или нет?

Я пожалела, что не вижу лица Тима. По его голосу, невыразительному, спокойному, как шелест ручья, нельзя было судить об истинных чувствах. А я знала друга достаточно давно, чтобы помнить: он скрывает их с искусностью белки, спрятавшей орехи на зиму.

– В самом начале помнил всегда, – после долгого мига тишины ответил Тим. Шорох его шагов раздавался совсем рядом, да и слова легли близко. До меня даже донесся легкий шум дыхания. – А чем больше воды утекало, тем хуже. Человеческая природа – она… вездесущая, суетная. Поглощает тебя, пожирает, точно огонь сухую ветку. Память возвращалась толчками, проносилась яркими вспышками. В избушке с этим стало попроще.