– Князь наш иноземный уж до дома добрался, – проговорила Яга. Ее тонкие пальцы, усыпанные кольцами, потянулись к чашке с чаем. – Не зря ступу у меня выклянчил.
– Она тоже вернулась, душа моя, – ответил Кощей и пододвинул поближе к Яге блюдце с печатными пряниками. – Я ее почистил, метлу перевязал… На крыше все оставил.
Яга кивнула и сделала глоток ароматного, пахнущего мятой чая. Ее холодный взгляд не отрывался от катящегося по краю блюдца красного наливного яблочка.
Тихий шепот Тима коснулся моей мочки и обжег чувствительную кожу волной мурашек.
– Кощей иноземного князя в ступу посадил и по ветру пустил, – едва разжимая губы, сказал Тим. – Я сам видел.
Наши глаза встретились. Не знаю, что отражалось в моих, а в его плясало пламя – суматошное, жаркое, опасное. Тим за длинным столом, накрытым волшебной скатертью, смотрелся на диво к месту. В его рыжих вихрах юркими ящерками мелькали оранжевые блики от огня в печи. Ни в голосе, ни в манере держаться – ни намека на страх. Так полюбившееся мне обманчивое спокойствие закалилось, словно сталь на наковальне, и обрело новую форму – острого клинка, готового поразить неприятеля. Ощущение опасности, бродящей по избушке вместе с тенями на стенах, раскрыло Тима, смахнуло лишний слой, обнажив его странную суть.
Эта мысль поразила меня сильнее, чем мог бы удар меча.
Я вновь глянула на блюдце. На его дне каменный терем сменился девичьей спальней. На узкой застеленной кровати у окна сидела совсем юная девушка. Детская пухлость еще не до конца сошла с ее лица, в этот миг мертвенно-бледного. По щекам беззвучно катились слезы. Они падали на губы, срывались с подбородка и разбивались о костяное веретено, которое девушка сжимала трясущимися ладонями.
Подле нее я наконец заметила иноземного князя – того самого, что просил совета у Яги. Чуть поодаль каменным изваянием застыла женщина в бархатном платье с широкими рукавами. В ее прядях, не прикрытых ни платком, ни кокошником, поблескивали жемчужные нити. Цвет волос, глаз, овал лица – все говорило о ближайшем родстве с девушкой. Горечь, читаемая в женской позе, передавалась даже через изображение, внезапно пошедшее рябью. Яга кашлянула, повела плечом, и картинка вновь стала четкой и ровной.
В узком окне промелькнул черный силуэт ворона, закрывший ненадолго собой золотистый узкий полумесяц. В сгустившейся темноте дочка иноземного князя всхлипнула последний раз и, зажмурившись, поднесла к указательному пальцу острие костяного веретена. На подушечке пальца выступила алая капелька крови. Матушка бросилась к медленно оседающей на постели дочери, но, сделав шаг, тоже вдруг прикрыла глаза. Миг – и уже двое в этой спальне спят глубоким, спокойным сном. Одна – на постели, другая – у ее ног. Протянутая рука матушки навсегда застыла на полпути к плечу дочери.
– Что… – Голос сорвался, и я сделала глубокий вдох. – Что с ней?
Яга чуть пожала плечами, но в мою сторону даже не взглянула. Ею целиком завладело происходящее на дне блюдечка. Даже пряник Яга нащупала вслепую и не без помощи Кощея. Тот закатил глаза и попросту пододвинул гостинец так, чтобы тонкие пальцы наконец нашарили его.
– Жива она, не думай. Просто спит, как и дочь.
– Почему?!
– Почему-почему… – пробормотала Яга и вдруг в сердцах воскликнула: – Потому как я не зверь, до крови голодный! Жаждал князь добро сохранить? Так и будет, ни словечка я не солгала. Но девку сгубить не дам!
Сидящий напротив Кощей вдруг наклонился и подался ко мне поближе. Деревянный оберег, видневшийся в полурасстегнутой рубахе, тихо царапнул скатерть на столе.
– Уснет девчушка одна и уже не проснется, – сказал он, смотря на меня по-доброму, как на несмышленого ребенка. – Князю на то, может, и пень положить, но…
– А если вдвоем они уснут, что изменится? – перебила я. – Неужто думаешь, князь их обеих не закопает в сырую землю?
От представленной картины подурнело, к горлу подкатил ком. Девчушку было жаль, но губить с ней и матушку – слишком жестоко. Не знала я, что Яга способна так безжалостно чужими жизнями играться.
– Жену с дочкой закопал бы и забыл, с него станется, – согласилась Яга, все еще неотрывно смотрящая в блюдечко. – Вот только могилу копать будет некому.