Избушка на костях

– Людские сплетни, как отрава, проникают в кровь, – со вздохом ответила Яга. Она выдержала небольшую паузу, что-то обдумывая, а затем, будто сплеча рубя, резко продолжила: – Вот ты думаешь, что тебя они не коснулись, но нет. Стоит лишь намеку появиться, и ты с готовностью вспоминаешь все то, о чем шептались за спиной. О ведьмах, что крадут молоко и сажают детей в печь. О колдовстве, несущем погибель… О силе, питающейся злом…

– Душа моя, ты…

Яга шикнула на Кощея, и тот послушно примолк. Засунул в рот баранку и принялся ее жевать, изредка делая глоток чая. На меня он поглядывал с легким неодобрением.

Про Тима я и вовсе позабыла и вспомнила лишь тогда, когда его теплая ладонь легла мне на плечо, мягко уводя назад, подальше от Яги. Я поддалась и медленно, неохотно отклонилась, хотя хозяйка избушки меня не пугала. Ее глаза метали искры, в мою сторону она глядела с раздражением и глубоко спрятанной, будто в подпол снесенной, обидой.

– Матушка его давно хворала, – сквозь зубы процедила Яга. – От сына таилась, не хотела расстроить того раньше времени. Слез, прощаний – этого тоже жаждала избежать. Скрывалась по углам, мучилась болями, но молчала. Чуяла, что княжеские лекари ей не помогут. Ну, к слову, им и правда не по плечу с этой напастью справиться.

Я потрясенно заморгала и смогла лишь выдавить:

– А как…

Но так и не закончила мысль. Не нашла подходящих слов.

– А так, – беззлобно передразнила Яга, макая баранку в чашку с чаем. – Жить ей оставалось вечер да ночь. Знала я, что боль ее скрутит такая, что последние часы покажутся пыткой. Пожалела: она в юности много добра людям делала. Да и зверей никогда не обижала. Подарила я ей покрывало, а вместе с тем – тихую, быструю смерть без мук и боли. Ушла она во сне, никого не потревожив.

– Почему… – голос сел, и пришлось откашляться, прежде чем продолжить. – Почему не сказала Святославу?

Яга пожала плечами, а затем надкусила бублик.

– А толку ему от этого знания? Долгие слезы – тяжелые проводы.

– Он наверняка желал бы попрощаться.

– Ну а его матушка – нет. Я уважила ее желание, не его.

Я склонила голову, признавая ее право выбирать, кому оказывать милость, а кому – нет. Всю злость как ветром сдуло. Вместо нее окатили, щедро одарив брызгами, неловкость и смущение. Получается, я на Ягу напраслину возвела? Стоило подвернуться подходящему случаю, и я с ретивостью озлобленной толпы вынесла костяной ведьме приговор?

Щеки вспыхнули жаром. Опустив взгляд, я заметила, что по моим подрагивающим пальцам пронеслись всполохи огня – отражение того пламени, в котором сгорала со стыда моя душа.

– Ладно уж, – раздался над ухом миролюбивый голос Яги. – Забыли! Давай лучше поглядим, как дела у князя с тремя сыновьями.

Она схватила уже порядком надкушенное яблочко, чуть подула на него, отчего на наливном боку проступил морозный узор, и снова запустила по блюдечку. Я с предвкушением (как же быстро осваиваешься с этим подглядыванием!) покосилась на серебряную тарелочку, а затем – на Тима. Он ответил мне сдержанной улыбкой. Наши руки снова встретились под скатертью, пальцы переплелись. От мысли, что в избушке я слишком мало думаю о друге и все больше – о Яге, Кощее и колдовстве, душа заныла, словно плохо зажившая рана, с которой содрали коричневую засохшую корочку.

Яблочко побежало все быстрее и быстрее, пока на серебристом дне не проступили очертания чужого града. При виде богатых палат я даже бровью не повела: за пару дней настолько привыкла к ним, что их вид уже не вызывал ни восторга, ни любопытства.

– Значится, уснул сладким сном в саду, – выговаривал кому-то уже знакомый мне князь. – И жар-птицу проворонил!

По дну блюдечка прошла рябь, и Кощей уверенным, привычным движением стукнул кулаком по столу с такой силой, что яблочко подлетело в воздух, зависло прямо перед моим носом, позволив себя рассмотреть, а затем с глухим стуком рухнуло обратно. Картинка вдруг обрела четкость и яркость. Я смогла разглядеть сгорбленного в низком поклоне молодца – старшего княжеского сына.

– Отец, сам не ведаю, как заснул! Веки будто против моей воли сомкнулись!

– Отцовскую просьбу не выполнил, княжеского приказа ослушался, – грозно проговорил его отец, привставая на резном троне. – Не княжич, а отрок глупый, несмышленый! И это тебе я должен княжество доверить?

Эти слова заставили старшего сына потрясенно вскинуть голову и в ужасе распахнуть рот, точно перед ядовитой шипящей змеей, попавшейся на пути. В глазах, сделавшихся большими, будто плошки, промелькнуло понимание. К его чести, он попытался выкрутиться и образумить князя.

– Отец, можно ли судить о человеке по одному проступку?

Тот поднес ко рту указательный палец с тяжелым перстнем на нем и задумчиво приложил его к губам. Позади княжеского сына зашумела толпа. Родовитые бояре, бросая шапки на пол, повскакивали с лавок и принялись ожесточенно спорить между собой. В воздухе запахло скорой дракой.

– А ну тихо! – рявкнул князь, но не сразу, а немного выждав. Сначала он насладился отчаянием на лице сына. – Говорить буду я.