Избушка на костях

И все же прыти в парнишке оказалось меньше, чем я думала. Несколько быстрых, наполненных веселым волнением мгновений, и наши с Тимом рукава соприкоснулись. Его ладонь снова крепко обхватила мою. В свете костра я обернулась к Тиму, и счастливая улыбка, озарившая мое лицо, отразилась в его смеющихся глазах. Задыхаясь, дрожа от возбуждения и азарта, мы заняли свое место в веренице пар. Меня бросило в жар то ли от бега, то ли от царящего на берегу настроения – того, что окутывает тебя всю сладким, как спелая земляника, предвкушением, сбрасывает тяжелые оковы и наполняет светящейся, горячей легкостью. Она жидким огнем бежит по жилам, заставляя смеяться громче, говорить смелее, а жить так, будто завтрашний день не наступит. Острая, пряная смесь, пьянящая голову, сильнее самого крепкого хмеля.

Точно одурманенная, я полностью растворилась в этом миге, позволив ему унести меня, как полноводной реке. Визг девиц, подначивания парней, быстрый шорох бегущих по песку ног, жар прикосновений Тима, потрескивание взметающегося пламени костра – все это закружилось, завертелось, будто карусель из красок. Воспоминания – смазанные, но яркие, почти не осели в памяти четкими картинками. Они остались смутными образами, такими легкими, что казалось, их может смыть, как рисунок на песке, волна новых событий.

Костер на берегу реки постепенно прогорал, языки пламени уже не облизывали бархат ночного неба с горстью жемчужных звезд на нем. Разгоряченные игрой в горелки пары вновь потянулись к огню. Я и сама не заметила, как мы с Тимом оказались в их числе. Очнулась только тогда, когда друг стянул с себя сапоги и бросил их под ближайший куст, а затем с улыбкой посмотрел на меня:

– Огневицу огнем ведь не напугать, верно?

В голове шумело от волнения, сердце заходилось при каждом взгляде на Тима, а в ушах звенело от чужого визга и смеха. Наверное, поэтому я не сразу поняла, к чему клонит друг. Озарение пришло слишком поздно: тогда, когда Тим ухватил меня за руку и побежал вперед – прямо к оранжево-алому костру. Я охнула от неожиданности, ветер бросил в лицо мелкие листья с венка предыдущей прыгуньи, которая уже громко веселилась за чертой выжженного огнем черного круга земли. На ходу я стряхнула лапти и позволила онучам мягко соскользнуть следом за ними. Прыгать через костер полагалось босыми, чтобы уважить природную стихию.

Голые пятки застучали по шелковистой траве, соперничая в скорости с оглушающим биением сердца. Шаг, второй, третий… Я, оторвавшись от земли, полетела по воздуху, точно птица, расправившая крылья. Обнаженную кожу стоп горячо защекотали язычки огня, и, отзываясь на него, пламя внутри меня тоже проснулось. По всему телу пробежала дрожь, точно меня обвила, обняла всеми лапами и длинным хвостом невидимая глазу ящерица. Взглянув вниз, я тихо охнула: от щиколоток до колен по коже расползлись золотые, налитые жидким огнем чешуйки. Кто-то в толпе взвизгнул и отпрянул, прячась за чужими спинами. Миг, в котором я до этого кружилась, будто в хороводе, осыпался звоном оглушающего изумления. Рука Тима, сжимающая мою собственную, оказалась тем самым канатом, который вытащил меня из штормового моря чувств. Мы не разжали пальцев даже тогда, когда костер коснулся их, оставляя на ладонях легкие ожоги. Огненная ящерка, пробегающая по моей спине, недовольно устремилась к чужому пламени. Костер и моя стихия сплелись в одно целое, скалясь, как почуявшие друг друга звери. Наверное, со стороны это выглядело чудно: две фигурки, объятые красно-алым горячим полотном. Глазам стало больно от яркого света, и пришлось зажмуриться, но это не помогло: внутренним взором я видела все еще более ярко, чем обычным.

Приземление вышло быстрым, неловким. Я не удержалась на ногах и полетела прямо на Тима. Мы кувырком прокатились по земле и в конце концов с трудом остановились. Тяжело дыша и ощущая, что огонь во мне унялся, а ящерка пропала, я смущенно посмотрела на Тима. Оказывается, нависла над ним, упершись в землю локтями по обе стороны от него. Коса растрепалась, и волосы шелковистым водопадом укрыли нас от посторонних взглядов. Тим глядел на меня снизу вверх. Зрачки его расширились, губы приоткрылись, грудь тоже часто вздымалась. Он медленно, осторожно, будто боясь спугнуть, поднял ладонь и дотронулся до моей щеки костяшками пальцев. Прикосновение отозвалось дрожью, и я, позабыв и о толпе вокруг, и о костре, застряла в этом миге, как стрекоза в алатырь-камне. Я подалась вперед, как кошка, отвечающая на ласку. Тим приподнялся и…

– Намиловались, голубки?

Голос Яги был острым, как разъедающий глаза печной дым. Я отпрянула от Тима, а он остался лежать на траве, лишь с наигранной беспечностью заложил руки за голову.

– Ну, повеселились – и полно, – не дожидаясь ответа, продолжила Яга. – Давай, девонька, пора браться за работу.

Я поднялась на ноги и, стараясь не замечать то и дело бросаемых в мою сторону взглядов – режущих, как наточенные мечи, – мрачно спросила:

– За какую работу?

– За ту, ради которой мы здесь. Не хороводы же водить мы сюда явились.