– А ты не торопи, – мрачно ответила Яга. Она стояла над чугунным горшком с мутным варевом и, медленно отщипывая кусочки тени, бросала их на дно. – Здесь спешка опасна. Одно неверное слово… И кукарекать тебе до конца жизни, а не ведьмой костяной быть.
От ее предупреждения стало не по себе. Знай я Ягу поменьше, поверила бы ей безоговорочно. Но проведенные вместе дни не прошли даром: по малейшему движению чуть кривящихся губ, по изгибу брови, по тени на лице я смогла отличить угрозу от шутки.
– Ой ли?
– Сама знаешь, что нет. Но под руку не лезь – самой итог не понравится.
Она затянула какой-то напев – незнакомый, завораживающий. Слов не различишь, только мелодию – мягкую, убаюкивающую. Я сонно моргнула, а затем покрутила головой, рассматривая комнатушку. Под потолком висели недавно собранные травы. Каждую из них я чуяла так сильно, будто мне под нос ее пихали. Даже со сна поднятая, могла сказать, от чего и для чего можно их заварить. Взгляд зацепился за портрет китежского старого князя. Торопливо отвернулась: мысль о том, как я помогла княжичу Алеше, отозвалась чувством вины – колким, точно иголки.
– Вот и все, – едва слышно прошептала Яга, стоя спиной ко мне. – Русалочий волос, папоротник, колодезная тень… Три части собрали, ничего не запамятовали.
Она обернулась. В ее руках тускло поблескивал старый горшок, обернутый рушником. С неглубокого дна поднимался густой зеленоватый пар. Его травяной запах докучливым перышком пощекотал ноздри и заставил громко чихнуть.
– Будь здорова, – очень серьезно сказала Яга и подошла ближе. – Здоровье тебе пригодится, девонька.
Повинуясь ее тяжелому взгляду, я легла спиной на узкую лавку и сложила на груди руки, будто навеки уснувшая невеста – та, что так и не дождалась замужества. Вместо цветов вокруг лежали разбросанные травы. Яга подошла вплотную, а затем осторожно опустилась на колени передо мной. Горшок с булькающим зельем застыл прямо над моей головой.
А ну как ошпарит?!
– Не бойся, – бросила Яга и мгновение спустя фыркнула: – Ну да, глупость сморозила. Ты не познаешь страха, даже если захочешь. Матушкин подарок, ее оберег на память.
В голове, точно мелкие камушки, пущенные дерзкой рукой, пронеслись воспоминания: темные одинокие ночи, когда мачеха выгоняла меня босой и раздетой на улицу, травля детворы, голодные дни, опасности, поджидающие в родной деревне на каждом шагу… Прежде я не задумывалась о том, что ничего из этого не страшило меня. Кровь вскипала в жилах от злости, разум туманила усталость, тело ныло от синяков, а живот – от голода, но страх… Как он ощущается? Я видела его тень в глазах других людей, улавливала отголоски в чужих речах, но впервые осознала, что совсем не знакома с ним. Мачеха частенько называла меня безрассудной и, как оказалось, не грешила против истины.
Только в том не было ни малейшей моей заслуги…
– Рот открой, – твердо сказала Яга, – и не закрывай.
Я смиренно сделала так, как она потребовала. Дурное предчувствие сжало лапой сердце и тут же отпустило. Яга осторожно наклонила горшок. Зелье тонкой струйкой сорвалось с чугунного края и устремилось по моему горлу расплавленной лавой. Боль обожгла, скрутила с такой силой, что вышибла из меня весь дух. Разум потемнел, налился тьмой, а я сама будто онемела. Вслед за болью пришла тяжесть. Она сковала меня по рукам и ногам, лишив возможности пошевелиться. Широко распахнув глаза, я глядела в потолок ни жива ни мертва. По щеке одиноко прокатилась слезинка, но я даже не могла ее смахнуть. При мысли, что могу провести так целую вечность, обездвиженная, но в разуме, меня накрыло ужасом. Он опустился на голову, будто крышка грубо сколоченного гроба.
– Все хорошо, – донесся до меня голос Яги, непривычно мягкий, успокаивающий. – Это мертвая водица тебя так скрутила. Я здесь, с тобой, девонька.
Она накрыла мою ладонь своей и сжала ее. В душе ураганом пронеслось облегчение, но лишь на миг. Тело начало наливаться новой тяжестью, костенеть. Мир – отдаляться, становиться все меньше, будто я птицей взмыла вверх.
– Стой-стой! – прикрикнула Яга. – Держись за меня, не дай душе отправиться в мир иной.
Держаться?
Мгновение растянулось в вечность. Растерянность смешалась с обреченностью. Я цеплялась за тело, как утопающий за брошенную палку, но лишь оттягивала неизбежное. Сила, что тянула наверх, была мне неподвластна.
В миг, когда моя душа едва не вырвалась из бренных оков, Яга отодвинула браслеты на своем запястье и полоснула ножом по тонкой, испещренной шрамами коже. Кровь щедро растеклась алыми ручейками. Яга прислонила пораненную руку к моим губам, заставляя солоноватые капли скатиться по моему горлу.
– Живая водица, – прохрипела Яга, заглядывая мне в глаза. – Она всегда при костяной ведьме, девонька.
Меня тряхнуло с такой силой, будто молния прошла сквозь тело. Я подалась вперед, точно кукла на нитках, а затем обмякла. Боль отступила, горло не жгло больше пламенем. Руки и ноги снова слушались, а не казались тряпичным кулем.