Избушка на краю омута

Рядом с избушкой должен быть омут, куда Прохор собирался выбросить кулек с золотом, чтобы выполнить просьбу донимавшего его во снах старика. Прохор помнил, что омут опустел после землетрясения. Каково же было его удивление, когда, приблизившись, он обнаружил, что тот полон водой до краев! Нижний угол избушки касался поверхности водоема и покрылся зеленым мхом — после землетрясения дом просел и сместился ближе к нему вместе с частью грунта. Деревянные столбы, укреплявшие берег, накренились к воде и, казалось, держались на своем месте каким-то чудом.

Прохор подошел к самому краю. Омут был тих и неподвижен, как пейзаж на картине художника. Лишь покачивающиеся от ветра ивы были подтверждением тому, что он реальный, а не нарисованный кистью на холсте. И еще запах… Нестерпимая тлетворная вонь исходила от него, наполняя воздух. Зеленая пленка затянула водную гладь, и Прохор удивился: начало мая — слишком ранняя пора для цветения воды в озерах. Он достал из кармана сверток с монетами и украшениями и, размахнувшись, швырнул подальше. Тот с громким всплеском исчез под водой, разогнав в стороны ядовито-зеленую пленку. Показалось, что мелкая рябь прокатилась по всему омуту, расходясь от места его падения. Но спустя миг волнение улеглось. Прохор вздохнул, повернулся и пошел в дом — за эту ночь, как и за множество предыдущих, он совершенно не выспался. Может быть, теперь, когда он выполнил требование старика, тот оставит его, наконец, в покое?

Старая кровать с панцирной сеткой глубоко просела под его немалым весом, и лежать на ней было гораздо удобнее, чем на сплющенном диване. Прохор сразу же провалился в сон, не обращая внимания на льющиеся в разбитое окно лучи рассветного солнца. Во сне старик уже ждал его, стоя у изголовья с лопатой в руках. Он тряс ею в воздухе, как перед тем тряс свертком с золотом, и шипел, шевеля потрескавшимися тонкими губами: «Иди вниз и рой, иди вниз и рой, иди рой…»

Прохор проснулся и едва не закричал от бешенства. Ну сколько можно?! Кончится когда-нибудь эта пытка?!

Лопата стояла в углу между стеной и печкой. Странно, что он ее раньше не заметил. Или ее не было? Или просто внимания не обратил, потому что ему было не до лопат? Прохор взял ее, повертел отполированный черенок в руках — с виду крепкая. Вспомнил о люке в полу, ведущем в подполье, глянул в то место — люк был открыт. Квадратный проем чернел, будто приглашая спуститься. Дощатая крышка лежала рядом. Прохор подошел и заглянул вниз, лестницы не было. Но, насколько он помнил, там было не очень высоко. Прохор огляделся и сразу нашел то, что нужно: керосиновая лампа стояла на столе. Рядом лежали спички и моток веревки, будто кто-то все это предусмотрительно для него приготовил. Он привязал веревку к ручке лампы, зажег ее, вернулся к проему в полу, сбросил вниз лопату и осторожно спустил туда же «керосинку». Затем, встав на четвереньки, сполз в проем и повис, уцепившись за край половой доски, а потом разжал пальцы и через мгновение ткнулся ногами в землю.

Подняв лампу, Прохор осветил пространство перед собой. Вокруг вздымались земляные кучи — здесь явно проводили раскопки. Он пошел между ними в ту сторону, где, насколько помнил, находилась дверь подземного хода. И еще рядом с ней были двери — он увидел их тогда, в день расправы над стариком. Откуда-то ему было известно, что откопать нужно среднюю дверь, за ней находится что-то важное. Определив место, откуда начнет копать, Прохор сходил за лопатой и принялся за дело. Комья земли разлетались в стороны с бешеной скоростью — сил у Прохора за годы ничегонеделания скопилось немало. Пот ручьями потек по лицу, шее и бокам, и вскоре нестерпимая жажда заставила его отложить лопату и вернуться в дом. Выбраться было сложнее, но ему удалось высоко подпрыгнуть и ухватиться за край лаза. Подтянувшись, он вылез наверх. Где-то за домом был колодец, Прохор еще раньше заметил темный бревенчатый сруб с перекладиной, от которой вниз тянулась веревка. Правда, неизвестно, есть ли в нем вода. К великой радости Прохора, вода в нем была — он вытянул полное ведро, но, сделав глоток, скривился: вода имела мерзкий вкус тины и запах болота. Но другой не было, и пришлось пить эту. Зато, странное дело, как только Прохор утолил жажду, он тут же почувствовал прилив сил, будто подкрепился хорошей едой, хотя с самого утра ничего не ел.