Изгнанники, или Топ и Харри

– Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей! Ты обучался обращению с луком и стрелами начиная с четвертого лета жизни, а я только с двенадцатого! Я больше не сижу на коне как та муха – то слева, то справа, то спереди, то сзади, как тогда, когда ты взялся наконец учить меня верховой езде. Я теперь скачу на охоту вместе с нашими воинами, ты же видишь. Но как при этом еще и стрелять… этого я не понимаю. Это очень трудно. Но я хотел добыть бизона себе домой, потому что у нас в вигваме сплошь голодные бабы, молодые и старые, а отец погиб.

– Чужая Раковина погиб?

– Он погиб, Харка Твердый Камень. Пятьдесят белых мужчин, что хотели покарать наше стойбище, нашли его, когда он стрелял в них из вигвама. Они его убили и страшно изувечили, потому что эти белые мужчины как койоты, терзающие труп. Унчида принесла мне клочки мяса и кости, что остались от отца, и я теперь ненавижу белых мужчин еще больше прежнего. Я сказал, хау.

– А кто были двое других? – спросил Харка.

Он спросил тихо; мысли его были словно парализованные.

– Значит, ты все видел. Да. Унчида сказала, что ты был там. Вторым был сын Старого Ворона, а третьей была девушка, осиротевшая дочь брата Маттотаупы. Вот, теперь ты знаешь. А кто убил Харпстенну?

– Я.

– Ты. Да. Ему-то хорошо, что он погиб, причем погиб смертью храбрых. Шонка сильно над ним издевался. Тебе не надо было нас покидать, Харка Твердый Камень!

Черная Кожа, Курчавые Волосы смотрел на своего ровесника и бывшего товарища, не сводя с него болших круглых глаз.

Харка не выдержал этого взгляда.

– Черная Кожа, Курчавые Волосы, – сказал он, разглядывая при этом гриву своего Чалого, – Шонка презирал моего брата как сына предателя. А что ты сам думаешь? Маттотаупа не виноват?

На последних словах Харка поднял на него взгляд, но на сей раз тот опустил глаза.

– Говори, Черная Кожа, Курчавые Волосы, и скажи мне, что ты думаешь! – потребовал Харка, а поскольку он начал бояться того, что скажет другой, голос его прозвучал резко.

Юноша с курчавыми волосами посматривал хмуро и печально и продолжал молчать.

– Ты что, боишься? – зло спросил Харка. – Я не убью тебя, хотя мне ничего не стоит тебя прикончить. Говори, что ты думаешь!

– Маттотаупа должен принести нам скальп Рыжего Джима.

– Рыжий Джим сейчас здесь. Добудьте же его скальп, если на столбе ваших трофеев еще есть свободное место! Или у Сыновей Большой Медведицы перевелись все воины?

Черная Кожа, Курчавые Волосы все еще медлил с ответом.

– Отвечай же и не увиливай! – крикнул Харка. – Маттотаупа не виноват?

– Ты один в это веришь, Харка!

– Я один? Может, ты думаешь, что во мне сидит злой дух, который затмил мне зрение, и я не могу видеть правду? Два лета назад Рыжий Джим был в вигваме Маттотаупы, но и по сей день он так и не нашел золото. Мой отец никогда не выдавал эту тайну и никогда не выдаст. Хау!

– Это так, – пробормотал Черная Кожа, Курчавые Волосы, скорее самому себе, чем обращаясь к Харке. – Нам, молодым парням, трудно судить, что правда, а что нет, если даже храбрые и опытные воины не могут прийти к единому мнению.

– Ну так не надейтесь, что я приду жить в ваше стойбище как сын предателя. На первое же слово Шонки я отвечу ему ножом.

Харка произнес это, но тут у него в горле застрял комок.

Он внезапно соскользнул с Чалого, шагнул к убитому бизону, вытянул свою стрелу, поразившую бизона в сердце, и сказал:

– Бизон твой. Хау!

Он вернулся к своему мустангу, вскочил на него и погнал вперед.

При этом он порвал все нити своих мыслей и чувств единым махом и только прислушивался к звукам стада и охоты, про которые в последние минуты совсем забыл. Ему показалось, что битва на юге ослабла, а стадо буйволов уходило на запад, и топот его уже стихал. Харка чувствовал себя обязанным скакать туда, где его отец и товарищи, по всей вероятности, вступили в сражение с дакота. Он снова погнал Чалого в галоп через весь район охоты, по вытоптанной земле, мимо убитых животных, в сторону юга.

Когда он достиг тех мест, где, по его мнению, должна была идти битва, он не услышал ни боевых криков, ни топота копыт. Харка огляделся.

В сумерках, уже опустившихся на землю, он без труда различил большую группу людей, расположившихся сидя в одной из ложбинок этой волнистой прерии. В большинстве это были индейцы, но среди них были и белые. Казалось, полным ходом идет какое-то обсуждение; некоторые собрались в более тесный кружок и курили.

Харка поскакал к ним.

Добравшись до ложбинки, он сразу увидел, что большинство индейцев были дакота, но узнал лишь двоих мужчин из рода Медведицы, и эти двое не входили в число видных воинов. Значит, Сыновья Большой Медведицы в небольшом количестве лишь примкнули к охоте другой племенной группы. В тесном кругу совета сидели представители лагеря строителей железной дороги – старший траппер и двое пауни, но там не было ни Маттотаупы, ни Джима. Вероятно, не хотели дразнить дакота видом предателя и золотоискателя.

Переговоры, судя по всему, протекали мирно и спокойно.