Первой была кадриль, один из ее любимых танцев. Следуя за сэром Джоном, она скользила по полу: каждое движение было плавным, каждое па точным и давалось ей с легкостью.
Кружа девочку, сэр Джон прошептал:
– Да ты, моя дорогая, произвела настоящий фурор. Ты ведь и сама это знаешь, а? Так, а теперь поворот! Покажи им всем, какая из тебя получилась леди!
Делая маленькие шажки в такт музыке, девочка с портрета повернулась, и алая юбка вздулась вокруг нее колоколом. Когда Матинна и три другие дамы из ее группы сошлись в центре, то две из них только притворились, что касаются ее рук, однако девочке было все равно.
Между танцами – как это было принято – под бойкую мелодию, наигрываемую на роялино, губернатор с воспитанницей обошли присутствующих, всем своим видом изображая, будто ведут приятную беседу и весело смеются. Девочка широко распахнула глаза и еще выше вздернула подбородок, подражая выражению раболепия, которое приобретало лицо леди Франклин, когда у них останавливались высокие гости из самого Лондона. Сэр Джон, похоже, разгадал, кого изображала воспитанница, и наблюдал за ней с ошеломленным восторгом.
После нескольких танцев лицо его не на шутку раскраснелось. Губернатор то и дело промакивал лоб носовым платком в попытке остановить пот, который струился по шее и пропитывал воротник. Элеонора, танцевавшая позади них, выглядела обеспокоенной. В конце кадрили девушка взяла отца за руку:
– Давай-ка передохнем, ладно?
– Доченька, я в полном порядке! – запротестовал он, когда девушка повела его к пустующему столику. – Не хочу помешать твоим планам в отношении того завидного холостяка.
– Не волнуйся, – успокоила отца Элеонора. – Доктор Данн, может, и недурен собой, но уж больно занудлив. Только и говорит, что о правах заключенных.
– Ну тогда, конечно, воспользуйся мною как предлогом избежать общения с ним. – Сэр Джон тяжело опустился на стул. – Твоя мать будет недовольна, что ты увела меня с танцевальной площадки.
– Джейн мне мачеха, – едко заметила Элеонора. – И вообще, она должна мне еще и спасибо сказать: хоть кто-то за тобой присматривает.
Матинна, оставшись без кавалера, стояла рядом с деревянным шестом, который поддерживал тент, и смотрела, как «звери Ноя» выстраиваются для шотландского рила. Заприметив на серебряном подносе еще один бокал с той удивительной золотистой жидкостью, она сделала глоток, а потом залпом выпила все содержимое, чувствуя, как по горлу к желудку стекает жар.
Сначала весело заиграла скрипка. Дамы повернулись и, колыхая юбками, начали обходить своих партнеров. Когда мелодия зазвучала громче и настойчивей, женщины принялись хлопать в такт скрипке, а мужчины – подпрыгивать в воздух, щелкая пальцами, обтянутыми белыми перчатками. Издали наблюдая за гостями, чья кожа была совсем бледной, пастельных оттенков, Матинна впервые необычайно ясно, словно бы вдруг с глаз спала пелена, поняла: да, она могла, позируя, изобразить ту девочку на портрете, в миленьком атласном платье и с лентами в волосах; могла освоить шаги кадрили, котильона и шотландского рила; могла говорить по-английски и по-французски и делать реверансы не хуже принцессы. Но ничего из этого все равно не будет достаточно. Даже если бы она и очень захотела, ей никогда не стать одной из них.
Хотя, откровенно говоря, ей не слишком-то и хотелось становиться своей в этом странном чужом мире.
В голове стоял туман, как будто она кружилась волчком, а потом вдруг резко остановилась, чтобы перевести дыхание.
Медленно, очень медленно, Матинна начала раскачиваться из стороны в сторону. Она чувствовала, как музыка просачивается через ее ступни; резкие, отрывистые звуки скрипки напоминали удары туземного барабана. Ноги, скрытые подолом платья, пришли в движение, маленькие шажки вторили преувеличенно размашистым шагам танцоров. Она чувствовала, как ритм внутри нее набирает силу, поднимаясь от пальчиков ног к бедрам, к животу, к плечам – и дальше скользит вниз по рукам, до самых ногтей. Закрыв глаза, девочка ощущала тепло далекого костра, видела сквозь прикрытые веки его оранжевое свечение. Слышала, как Палле провел рукой по коже барабана и начал замедлять ритм, пока старейшины палава пели, подчиняясь заданному темпу, а тонкоклювые буревестники брызгами взмыли в небо.