Изгнанницы

И вот уже до великого события осталось четыре дня, потом – три, два… Матинна наблюдала за тем, как работники устанавливают в саду большой парусиновый навес и выкладывают деревянную площадку для танцев. Как только навес был возведен, к его украшению привлекли полдюжины горничных из числа заключенных. Надзирала за ними лично леди Франклин, которая сама, хоть и пальцем не пошевелила, могла углядеть стоящий не на том месте стул или шаткую ножку стола с расстояния в пятьсот шагов.

Музыка беспрестанно звучала в голове Матинны. Лежа в кровати, она двигала пальцами ног – раз-два-три-четыре, раз-два-три – и постукивала в такт пальчиками рук. Она теперь танцевала, а не ходила, держала голову чуть выше обычного и взмахивала в воздухе руками, пока занималась своими обычными делами. Домашние слуги были с ней приветливее, чем когда бы то ни было. Улыбались, завидев ее идущей по коридору, хвалили за знание шагов, расспрашивали о различиях между вальсом и кадрилью.

Одна только миссис Крейн, проходя мимо двора, в котором девочка отрабатывала па, не удержалась от критического замечания.

– Матинна, не забывай, что это английские бальные танцы, – хмурясь, сказала она. – Не вздумай выдать на празднике каких-нибудь своих туземных выкрутасов.

Алое платье все еще приходилось Матинне впору в талии, но вот юбка оказалась слишком короткой, а рукавчики – узкими.

Она стояла на табурете в центре комнаты, пока сидящая на полу Хейзел колдовала над юбкой, которую пришлось отпустить.

– Чертова темень, – пробормотала она. – Едва вижу, что делаю.

Матинна посмотрела вниз на пробор рыжеватых волос и россыпь веснушек на предплечьях Хейзел. В тусклом желтоватом свете на шее горничной блеснула круглая металлическая подвеска.

– Что это? – спросила девочка, указывая на заинтересовавший ее предмет.

– Где? – Хейзел коснулась своего горла. – Ах это. Я и забыла про него. Повернись, надо подколоть сзади. Это… раньше принадлежало моей подруге.

Матинна глянула на нее через плечо.

– А почему твоя подруга сама не носит украшение?

Хейзел помолчала, а потом сказала:

– Она умерла. И это все, что у меня от нее осталось. Ну если не считать…

– Чего?

– Да так, ерунда. Носового платка. – Девушка мягко столкнула Матинну с табурета. – Слезай. Теперь давай аккуратно снимем с тебя платье, и я подошью подол, пока не ушла.

Когда Хейзел, стоя у нее за спиной, расстегивала пуговички, Матинна призналась:

– Я раньше тоже носила ожерелье, которое мама сделала из зеленых ракушек, но леди Франклин его забрала.

– Ох, как жалко. Хочешь, украду его для тебя обратно?

Девочка помотала головой.

– Не надо. А то еще попадешь в карцер, как Сара Ступ. И я тебя тоже больше никогда не увижу.

Дом губернатора, Хобарт, 1841 год

День, когда должны были состояться танцы, выдался не по сезону жарким и душным. К позднему утру веточки золотой акации в вазах, что стояли на столах под навесом, поникли. К полудню деревья окутала дымка.

– Сэр Джон решил, что праздник обязательно нужно провести на воздухе – и точка! – жаловалась леди Франклин всем, кто соглашался ее слушать. – Легко настаивать на своем, когда спихиваешь организацию мероприятия на чужие плечи!

Ближе к вечеру она отправила двух горничных в город за бумажными веерами: «Купите три дюжины. Нет, лучше четыре» – и поручила Хейзел приготовить ей ванну с лавандовым маслом.

В шесть часов, когда прибыли первые гости, воздух все еще оставался густым от жары. Хозяйка, посоветовавшись с музыкантами и миссис Крейн, решила сдвинуть начало танцев на половину девятого. К тому времени уж точно станет попрохладнее.

Сэр Джон, смахивающий в своем облегающем фигуру смокинге на вомбата, встретил Матинну с Элеонорой – последняя нарядилась в горчичное, гармонирующее с цветом волос, платье из тафты, с глубоким круглым декольте – на отделанной камнем площадке перед резиденцией губернатора.

– О, какие красотки! Леди Франклин настаивает, чтобы я обязательно потанцевал с тобой, Матинна. Ты готова оказаться в центре внимания?

Она была готова. Весь день ощущала трепет предвкушения. Сейчас ее кожа сияла от розового бальзама, а смазанные маслом гладкие волосы были повязаны бархатными лентами, сочетавшимися с черным поясом, обхватывающим талию. На девочке были новые красные чулочки и начищенные до блеска туфельки. Ее алое платье было отутюжено и накрахмалено, пышная юбка с шелестом колыхалась вокруг ног.

– Не могу представить, чтобы она поставила тебя в неловкое положение, папа, если только ты сам не забудет шаги, – заметила Элеонора.

– Я волнуюсь лишь о том, как бы не поставить в неловкое положение даму, – ответил сэр Джон с цветистой галантностью. – Сказать по совести, я думал, что свои котильоны уже оттанцевал.