Изгой

Льюис едва не рассмеялся. Внезапно раздался свисток, затем рев трубы, и ударник стал оглядываться. Джаз-банд возвращался на сцену, лампы в зале постепенно гасли, так что при всем желании он не смог бы подраться с Льюисом. Еще раз смерив юношу взглядом, он ушел.

– Льюис!

– Я не собирался с ним драться!

– Собирался!

– А ты легко заводишься.

– Это ты легко заводишься! Терпеть не могу виски. Ты любишь Тэмзин?

– Нет.

– Тогда зачем целовался с ней?

– Она захотела.

На сцене появилась певица – чернокожая и с роскошными формами, в белом атласном платье. Покачивая бедрами, она плавно вышла на середину сцены и одарила зал мягкой улыбкой.

Оркестр снова заиграл, на этот раз старую песню Гершвина в необычной аранжировке, с контрабасом и вкраплениями фортепьяно. Лишь когда вступила певица, они узнали мелодию. Теплый, с хрипотцой голос пел о любви и сожалении. Зрители принялись танцевать.

Кит шагнула назад и протянула Льюису руку.

– Чего ты хочешь? – спросил он.

Девушка улыбнулась.

Он принял ее руку и позволил затащить себя на танцплощадку.

Объятия с Кит не были похожи ни на какие другие. Именно таких объятий он всегда искал. Ее рука лежала у него на плече; голова была совсем близко, и, наклонившись, можно коснуться мягких волос. Второй рукой он держал ее за спину, сначала между лопаток, а потом чуть выше, так что большой палец оказался в ложбинке на затылке, где заканчивались волосы и начиналась шея. Казалось, его палец создан, чтобы помещаться в эту ложбинку: можно даже погладить нежную кожу, но Льюис не хотел нарушать гармонию. Он наслаждался изяществом Кит. Он забыл, что эта девушка не для него, забыл все до единого аргументы, почему им нельзя быть вместе. У Кит было ощущение, что она держит в ладонях пламя и не обжигается.

На пути к машине они не разговаривали, только Льюис взял ее за руку и не отпускал. В машине Кит придвинулась к Льюису и положила голову ему на плечо. Так они и ехали: одной рукой он вел автомобиль, другой – обнимал Кит. По пути девушка задремала. Когда они добрались до деревни, занимался рассвет.

Кит проснулась от воя сирен и от того, что Льюису пришлось вывернуть руль и съехать на обочину. Вильнув, машина остановилась на траве. Впереди стоял полицейский автомобиль, за ним еще один, не смолкала сирена, и навстречу бежали полицейские. Льюиса выволокли из машины, заковали в наручники, прижав лицом к капоту.

Дики распахнул пассажирскую дверь и, вытащив Кит, поволок ее к своей машине. При виде отца она стала отчаянно звать Льюиса. Он, услышав ее вскрик, начал вырываться, полицейским пришлось ударить его в бок и в голову, чтобы скрутить и усадить в машину, и даже тогда он сопротивлялся, потому что Кит не умолкала.

Люди выскакивали из домов и бежали посмотреть, как Льюиса Олриджа во второй раз арестовали, а Кит Кармайкл спас от него ее отец. Они долго стояли на улице, галдели и ждали, не случится ли что-нибудь еще, однако, кроме Престона, который пришел за «ягуаром», никого не дождались.

Глава восьмая

Ощущение наручников на запястьях было хорошо знакомо Льюису, и вскоре недолгий период, проведенный на свободе, стал казаться ему сном.

После обеда его вызвали в кабинет и задавали вопросы: ударил ли он Тэмзин, и что еще он с ней сделал, и что сделал с Кит, и где они были. В тот же самый кабинет его привели после поджога церкви. Отвечал Льюис путано и невнятно. Во-первых, голова еще гудела после удара, во-вторых, он плохо помнил, что произошло, а в-третьих, не знал, почему арестован – из-за Тэмзин, из-за церкви или из-за Кит. Ему было странно, что отец то стоит рядом, то куда-то исчезает, и при этом не говорит ни слова, и только потом осознал, что отца тут нет, а всему виной игра воображения. Допрашивал Уилсон и еще один полицейский, который то выходил, то возвращался. Они обсуждали Льюиса между собой, называли сумасшедшим и задавали идиотские вопросы с подвохом. Даже понимая их замысел, он то и дело терял нить разговора. Мозг отключился, и Льюис словно перестал существовать в этом мире.

Кит заперли в комнате, что для нее было вполне привычно. В гостиной Дики и Тэмзин беседовали с главным инспектором. Тэмзин не собиралась подавать на Льюиса в суд и подчеркнула, что он ее не насиловал. Когда инспектор попытался выяснить, что именно сделал Льюис, Дики мгновенно вмешался и дал понять, что обсуждение неуместно: главное, его дочь осталась нетронутой.

Льюиса отпустили ближе к вечеру. Уилсон предупредил Элис по телефону о его возвращении, и теперь она стояла в холле и ждала, представляя, как он идет через всю деревню. Сцепив руки, Элис не сводила глаз с двери, пока Льюис не вошел.

При виде его отрешенного лица она замерла. Точно такое же лицо у Льюиса было перед отъездом в тюрьму – и Элис понимала, почему люди его боятся, однако сама не боялась. За все годы их знакомства Льюис ни разу ее не обидел. Не глядя никуда, он прошел на второй этаж.