Изгой

Дики спрятал руки, распухшие и в синяках. Престон все еще носил пластырь на носу, куда его ударил Льюис, и Дики представил, как покажет ему руки и подмигнет – «попался, мерзавец!», и они оба посмеются. Однако пока он молчал, теребя платок, и смотрел в окно, пытаясь собраться с мыслями. Давно он так не пугался, хотя страх вполне объясним: Льюис ворвался внезапно, да и вид у него был довольно угрожающий.

За окном мелькали живые изгороди. Тэмзин и Клэр болтали о всяких глупостях на заднем сиденье. Дики с трудом сохранял спокойствие. Руки ныли все сильнее, и мир играл новыми красками после славной трепки, которую он задал этому наглецу. Неизвестно, жив мальчишка или мертв, а может, ослеп или что-то сломал. Главное, он получил свое.

Впереди показалась церковь, и Дики снова вытер руки платком, продолжая прижимать их к бедрам, украдкой посматривая, не видно ли синяков.

Престон остановил машину у ворот, но не заглушил мотор, а сначала помог всем выбраться. Сунув руки в карманы, Дики пошел к людям, улыбаясь как обычно, однако постарался быстрее зайти в церковь, чтобы насладиться своим триумфом в тишине. При виде Гилберта ему захотелось рассмеяться ему в лицо и рассказать, что он сделал с Льюисом, но почему-то никак не удавалось перехватить его взгляд. Дики жалел Гилберта за ненормального сыночка и жену-утопленницу и презирал за слабость. В самом деле, разве можно позволять Элис столько пить? Как там в старой поговорке? Одна пьющая жена – случайность, но две… Дики не терпелось похвалиться и хлопнуть Гилберта по плечу, извиниться и сказать, чтобы он пошел соскрести своего сыночка с пола или прислал за ним санитаров.

Дики прошагал к своей скамье в первом ряду, посторонился, пропуская женщин, поздоровался с викарием и сел. И в который раз стал вспоминать, как приятно было избивать Льюиса, он чувствовал куда меньше стыда, чем когда наказывал Кит. Это чистое и благородное насилие, и для настоящего мужчины вполне повод для гордости. Пока люди рассаживались по местам, Дики бесконечно прокручивал в голове эту картину: он бьет Льюиса, который моложе и выше ростом, окровавленным кулаком – по лицу, по уху и в челюсть, и тот падает на колени.

– Дорогой! – Клэр тихонько ткнула его локтем в бок.

Заиграл орган, и Дики забыл встать.

Глава четырнадцатая

Льюис почувствовал, как солнечный луч скользнул по макушке. Щека касалась ковра. Знакомое с детства ощущение. Он пошевелился и едва не отключился опять, на миг очнулся и снова провалился в темноту. Полежав немного, ощупал языком зубы. Все на месте. И даже не шатаются. А вот кости черепа будто ходят ходуном, словно невидимый «цемент», скрепляющий их, рассыпался в пыль. Тем не менее голова цела, зубы в порядке. Льюис открыл глаза и посмотрел вокруг. По меньшей мере один глаз видел, второй горел огнем и не моргал. Льюис подождал еще немного, поднял руку – что удивительно, она не болела и слушалась – и поднес к глазу. Он не нащупал пустой глазницы или чего-то подобного, однако глаз распух и был липким от крови. Льюис еще раз попробовал моргнуть и наконец смог разлепить веки. Глаз видел нечетко, но, по крайней мере, не ослеп. Кровь текла из рассеченной брови. Льюис сел и подождал, пока пол не прекратит шататься, затем поднялся на колени и, держась за спинку стула, встал на ноги. Скулу пронизывала острая боль, как будто ее проткнули железным прутом, от прикосновения к ней потемнело в глазах. Льюис замер, держась за стул. В столовую зашла горничная прибрать со стола, при виде Льюиса она взвизгнула и бросилась прочь.

– Простите, – проговорил он.

Через секунду горничная вернулась закрыть дверь. В коридоре послышались крики. Льюису хотелось рассмеяться, однако было больно шевелить губами. В какой-то момент он наткнулся на свое отражение в зеркале, которое не сразу заметил, и сам едва не вскрикнул. Во рту скопилась кровь, но Льюис не хотел плевать и пачкать ковер. Впрочем, припомнив, что это дом Дики, сплюнул, потом еще и еще. Кровь текла из губы, а ему казалось, что из горла и что вся голова – сплошной мешок с кровью. Боль потихоньку отпускала, если не считать скулы. В целом он чувствовал себя сносно, и в отличие от прежних драк руки у него не болели. На Льюиса нахлынули воспоминания: как после стычки в баре Джини опустила его руку в миску с ледяной водой (сейчас ему почему-то представлялось, что это произошло в тюрьме), как в тюрьме заключенные дрались на ножах, одному из них так раскроили щеку, что в прореху виднелись зубы, как врезал Эду и как жарко было в лесу, когда палящее солнце вставало из-за деревьев, и его стало клонить в сон.

Церковные колокола стихли. Льюис не замечал перезвона, пока он не прекратился, и сейчас разом вспомнил свой план. Он выскользнул в сад. Шагать по свежему воздуху было приятно, и вскоре Льюис оказался на дороге к деревне. Он шел прямо, но довольно медленно: перед глазами все плыло, а в голове как будто булькала кровь.