Изгой

Нужно было ждать, — что же я ждал. Уселся на травянистой кочке, трогал ладонями песок, перебирал пальцами мелкие камушки, любовался полетом птиц в синем небе. Сверкая на солнце, стремительные и маневренные, как сверхзвуковые истребители, чайки носились над синей гладью воды, иногда штурмовиками ныряя вниз, к самой поверхности, атакуя рыбу, которой здесь, видимо, было полно.

С реки шел ветер, вселявший чувство свободы и храбрости, далеко слева едва угадывался другой берег по облачкам над лесом. А если глядеть прямо, смотришь вдоль русла, словно встречая грудью всю мощь воды, идущей столько тысяч километров, с другого конца континента. Силища мегатонн воды с ветром, создавали ощущение, что стоишь лицом к потоку времени — неумолимому, как пресс. И нужный час настанет, все будет.

Поиграв с букашкой на травинке, увидел внизу у кромки берега одинокую елочку, спустился к ней. Потрогал мягкие гроздья иголок, засмотрелся на темно-синие пышные ветки. Под ногами увидел торчавшие наружу с обрыва корни, со стороны воды была истрепана ветром даже кора, не то что ветви. Но красавица держалась молодцом — стояла прямо, играла на солнышке, переливалась оттенками темно-синего, шевелилась на ветру, как будто танцевала какой-то лиричный медляк. Я ласково гладил ее, стараясь не ломать иголки, хвалил, что она такая классная девочка, благодарил за то, что показала свою красоту мне, случайному прохожему.

Она была похожа на Черную — молчаливая, неулыбчивая, но притягательная, могла заманить твое внимание и утопить в узорах синих игл, черных веток, коричневой коры. Колючая пошевелилась под порывом сильного ветра, прилетевшего со Звездной, махнула всеми ветвями мне на возвышавшийся за моей спиной Клитор, типа мне пора уже идти. Солнце встало уже ровно над руслом, окрасив Звездную в золото. Расплавленный драгоценный металл лениво надвигался прямо на меня, как лава из вулкана, сверкая, переливаясь и шумя. Золото отсвечивало на берегах, песок перестал быть тусклым и засиял, чайки, сороки, вороны — все переоделись в парадную форму с золотыми нитями, перьями, искрами, погонами и кантиками.

В воздухе повис торжественный шум ветра, как по трубе гнавшего воздух вслед за водой по руслу между берегов, перегоняя его с востока на запад. Солнце уперлось прямыми лучами в Клитор, который переливался теперь цветами радуги, всякая травинка, камушек и песчинка налились своим цветом и блестели. Настал мой час, я встал и пошел решительно, шагнув в щель между осыпавшимися склонами, как между половыми губами, пошел вверх, поднимаясь к возбужденно светившемуся взгорку. Взобравшись, сев прямо перед сверкавшим бугорком, аккуратно руками распихав песок в стороны нашел каменную плиту, нащупал щель замочной скважины, увидел неизвестные буквы и высеченные древними художниками схематические изображения совокуплявшихся половых органов — мужского и женского, видимо, это подсказка для незнающих куда вставлять. Все-таки на всякий случай сверившись с рисунком, я вставил свой золотой ключик в скважину, нажал с силой, дважды провернув, и плита начала с глухим грохотом раздвигаться, открывая темный ход вниз, внутрь утробы земли.

Я смело шагнул в темноту, всеми силами самоконтроля остановив свои мысли на Черной. Держал перед глазами ее лицо, ее тело, останавливал, перематывал и прокручивал еще и еще раз в ушах воспоминание ее голоса и смеха, не прикасался ни к чему правой рукой, чтоб не сбить ощущение ее прикосновения, восстановленное в памяти. В сознании держал время и дату той — нужной встречи, того вечера, когда все начало рассыпаться, когда мы стали разлетаться по разным орбитам в разные стороны. Держал в уме название того курортного городка, куда мы прилетели в отпуск на семь дней.

Шел вниз по бесконечной лестнице, долго минут двадцать, перебирая в памяти тот день — жаркий пляж, вопли бакланов и торговцев про молодую горячую кукурузу. Вечер в ресторане с названием толи Мара, толи Мира, но что-то про смерть. Там была музыка, вкусный шашлык и классное красное сухое. Но Черная весь вечер просидела лицом в телефон, вяло и односложно отвечала на мои вопросы, не глядя на меня и не слыша, улыбалась кому-то там — в чатах. Потом мы шли поздним ночным часом по распаренной узкой улочке с редкими фонарями. Мы шагали не спеша, над нами проплывал тусклый розовый шар фонаря, мимо нас ползли заросли высоченной травы, за которой маячили пирамиды кипарисов. Мокрый асфальт глушил наши шаги. Мои и ее кроссовки ступали неслышно, в этом нашем молчании я слышал, как по капле вытекает, кончается то, что нас связывает. Развязывается веревочка, рвется ниточка, и неизвестно, что делать, как предотвратить то, что уже почти решено. Мы прошли эту дорогу, полкилометра, так и не сказав другу другу ни слова. Это было невыносимо, она кратко попрощалась через плечо и ушла. Я с тех пор каждую ночь проклинаю себя и небо за то, что не сказал ей тогда то, что надо. Протормозил, протупил, молча и беспомощно смотрел, как уходит она, рушится мечта и смысл жизни.