Изгой

— Не надо ничего говорить здесь вслух. Не надо мне ничего знать. Твои проблемы мне не по чину. Помогать я в этом не имею права, и не хочу. Это ваша война — не моя. Но я могу тебе помочь увидеть тьму. Ты ее итак увидишь, ты на пути к ней. Но, если торопишься, можешь увидеть прямо сейчас. Этим вечером. Возможно, тебе это поможет в твоей проблеме, меня это не касается. Возможно, там исполнится еще какое-то твое желание. Это тоже не мое дело.

Сделка такая. Я помогаю тебе войти туда сейчас, а ты мне расскажешь, что было по дороге. Меня интересует, что ты увидишь на входе. Все, что потом — твои тайны, твои дела. Идет?

Она обернулась и смотрела на меня, улыбаясь так, как будто заманивала в постель. Явно стараясь пробудить во мне кобелячье геройство и храброе согласие немедленно идти во тьму, она покусывала губки, двигая красивыми своими челюстями.

— Ты окажешься перед чем-то вроде билетной кассы. Говорить там не надо — тебя и не услышат. Подойдешь к окошку, тебя найдут в списках и дадут билет. С этим билетом пойдешь, куда скажут. Все, что ты будешь видеть, увижу и я. До определенного предела. Потом ты почувствуешь, что меня уже нет, и пойдешь дальше по своим делам. Единственное, что я тебе могу гарантировать, что ты проснешься утром здесь.

Я кивнул. Она сказала идти в комнату и ложиться на кровать. В комнате горел неяркий красный торшер, кровать была застелена каким-то старым покрывалом. Я, не раздеваясь лег поверх покрывала на спину, утонув затылком в белой пушистой подушке. Посмотрел в тишине немного в темный потолок, мысленно поздоровался с паучком, видневшимся в углу, и закрыл глаза.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Самое неожиданное и сильное потрясение, которое пришлось Лилит и Маат пережить в долине Чобан — жара. Сухой, почти шипящий жар шел от земли, песка, асфальта. Было прямо видно эти струи горячего воздуха, шедшие кверху, собиравшиеся во что-то вроде облаков, в которых мир терял прозрачность, и казалось, что смотришь через запотевшее стекло. Пот, состояние похожее на озноб, неутолимая жажда — к этому надо привыкнуть.

Они ехали к Нарун-Аман, бывшему маленькому селению, которое превратилось в огромный город, после того как нем разместили один из лагерей вдов. Джип с открытым верхом трясся по грунтовой дороге, поднимая длинный густой шлейф пыли позади себя. Стараясь не прикасаться к раскаленным металлическим дверям, девочки сидели на заднем сиденье, придерживая на лице широкие балахонистые концы черных тряпок. Местный предмет одежды, которым защищается голова от пыли, песка и солнечного огня.

Машину, водителя и одного офицера сопровождения им любезно предоставил майор Клосс, крепко уважавший доктора Фадира. Офицер, сидевший впереди, сжимал в одной руке автомат, в другой телефон. На коленях у него лежала папка с какими-то бумажками — он показывал эти бумажки на постах, и их пропускали дальше. На территории лагеря не было мужчин, но снаружи его охраняли, как стратегический объект. Множество постов, уходящие вдаль ленты колец колючей проволоки, вышки с пулеметами, автомобильные и вертолетные патрули, и пестрые торчавшие отовсюду флажки «Осторожно! Мины!» Офицер объяснял им, что можно ждать чего угодно с этим лагерем. Вдов могут захотеть «освободить и спасти» местные. Их могут захотеть убить всех до последней враги, чтоб отомстить местным. К ним могут попробовать прорваться кочевники — потрахаться или угнать с собой. Да и сами вдовы могут однажды осатанеть от неопределенности и решить вырваться наружу, на «свободу». Говорят, внутри время от времени случаются стычки между женщинами и даже массовые побоища, но внутрь военные не лезут. Плохо для имиджа миротворческих сил, ведь при любом вмешательстве придется убивать женщин… Вся надежда на введенные в лагерь гуманитарные женские группы, которые должны там наводить подобие порядка.

Впереди появились длинные ряды однообразных синих одноэтажных вытянутых строений, вроде длинных вагончиков. Это было похоже на огромную ферму с бесчисленными тепляками для огурцов или помидоров. Ряды синих тепляков шли до горизонта, перемежаясь с цистернами с водой и солярой, фонтанчиками, фонарями, антеннами, в проходах между «оранжереями» мелькали джипы, грузовики, гусеничные тягачи.

На въезде, армейский джип встал и офицер сказал девушкам дальше идти самим. Они вышли, и неумело еще шагая ногами в сандалиях, прошли к будке охраны. Там их ждала Мадина — черноволосая, черноглазая и чернобровая, маленькая и шустрая. Таких часто увидишь в университете, где-нибудь на кафедре или на благотворительном сборище в защиту животных. Как уже выяснили журналистки в соцсетях, до своего попадания на Чобан, она работала в «приличных местах» в основном, организовывая благотворительные концерты и балы, трудясь в остальное время над докторской работой о правах женщин, эмансипации и феминизме.