Изгой

Охрана подчиняется только нам — женщины с опытом службы в женских тюрьмах и армейских подразделениях. Беспорядки пресекает жестко, но на разбирательства и поиск виновных нет времени и возможностей.

Кстати, о феминизме. Видите вон тех мужиков? Это тарариянки. В отсутствии мужчин к власти быстро пришли наиболее мужеподобные женщины. Здоровые, крепкие, готовые к применению насилия. На насилии все и держится здесь, как везде…

Впереди сидели у костра здоровенные бабы и жарили шашлык, басисто ржали и нецензурно ругались. Альтернатива их власти — наши охранницы. Такие же. Мастера спорта по борьбе, тяжелой атлетике и тому подобное.

Маат поинтересовалась, есть ли межрелигиозные столкновения, ведь они из стран с разными теокультами.

— Нет. На всех собраниях слушаем от них просьбы — построить еще один туалет или душ, добавить продуктов… Ни разу не просили построить молельный дом или прислать священнослужительниц. Похоже, вся религиозность в долине Чобан держалась на мужчинах. У наших подопечных, вопросы религии на сто пятьсотом месте.

Относительно не плохо у нас с эпидемиологической и санитарной обстановкой. Медики сработали хорошо, всех привили, всех постоянно осматривают в клиниках. Да и женщины сами по себе относительно чистоплотны и гигиеничны.

Наконец, трое подошли к выделявшемуся из всех строений, большому каменному дому.

— Это здание дома культуры, было здесь еще до лагеря. Пытаемся тут организовать какую-то самодеятельность. Есть хор, оркестр, танцевальный ансамбль. Здесь вам будет удобнее поговорить с некоторыми вдовами. Они вас ждут.

4,2

На кассе мне дали билет — белый картонный длинный лоскут с золотым тиснением — буквы, символы. Слова на билете были не понятны, но я почувствовал, что среди них есть и мое имя. С этим картоном в руках вошел в двери, на которые указали в кассе. За дверями открылся коридор — метров десять, без окон, освещенный мягким серым светом длинных ламп, встроенных в потолок и стены. По серому глушившему звук шагов ковру прошел на ресепшен. Вот это — фронтлайн, что надо. Девушки, все три, были прекрасны, как на рекламном постере о лучшей жизни. Рыжая, блондинка и… Я замер, увидев ее. Черненькая, с грустными глубокими глазами, улыбкой — как бы веселой, но все равно горькой. Это была она — та самая, с кем я хотел жить вместе, строил когда-то в юности планы и мечты. Которая отказала мне и, фактически, снарядила в мое бесконечное и бессмысленное одиночное плавание из галактики в галактику.

Я не в силах был думать, где я нахожусь, откуда она здесь взялась, что происходит и что можно сделать, я растерянно и робко подошел к их столу, глядя ей в глаза, как какой-то проситель гуманитарной помощи, взглядом умоляя ее вернуться. Они меня не слышали, здесь вообще что-то было со звуком, как будто в этой программе он отключен, и есть только тишина.

Я спохватился и сунул ей билет, надеясь, что она прочтет мое имя, вспомнит, и скажет, куда мне идти, что бы к ней… Она вертела билет в руках, удивленно улыбаясь, показывала подругам. Наконец, показала мне рукой наверх, туда шла лестница. По красному ковру я нерешительно поднялся к сверкавшим белым дверям и потянул за массивные металлические ручки. Внутри было ослепительно и даже болезненно светло. Белый настойчивый свет проникал везде. В начале большого длинного и широкого коридора сидела бабуля, седая, сухая, в форменной светло-серой кофточке, с аккуратной прической и ухоженными руками. Она с уважением посмотрела на меня, так смотрят на великих ученых, победоносных полководцев или школьников-победителей математических олимпиад. Встала со своего стула и широко махнула рукой в сторону коридора, приглашая идти туда.

Коридор, скорее даже анфилада, был странный. Белые стены, потолок, белые же колонны… никаких других цветов кроме белого. Тут все предметы отличались не цветом, а только силой накала и насыщенности белого света — где-то он слепил, а где-то был по мягче. Я прошел через весь этот коридор, зал за залом, особо не задержавшись нигде, и дошел до большой залы, последней, такой же белой, и абсолютно пустой. В углу стоял одинокий минидиван на одну задницу, я уселся в него, решив ждать, когда придет Она.

Вокруг не было пепельниц, похоже, что курить здесь нельзя. Я включил телефон и понял, что интернет здесь не ловится. Прохожих и хоть кого живых не предвиделось. Было что-то вроде маленького шкафчика. Я подошел, надеясь, что это бар, но там было пусто.

Не высидев, пошел по коридору назад и спросил у бабули нет ли кофемашины или типа того. Она удивленно сказала, что нет. Я прошелся туда-сюда мимо колонн и спросил у бабули, что дальше по программе, чего я жду? Она смотрела еще удивленней, двигая бровями и неслышно открывая рот. Я понял ее, что это и есть программа — белый свет. Пройдясь еще минуту мимо колон, я спросил у нее, наконец, можно ли позвать кого-то с ресепшена, а то мне не понятно, что и как. Оказалось, что посторонним сюда нельзя, в том числе и респшену.