Изгой. Истерзанные крылья

– Теперь все? – снова спросил я.

– Нет.

Наварх расправил плечи, подошел ко мне и, остановившись напротив, снял со своего пояса меч. Я настороженно следил за его движениями. Любовно проведя рукой по ножнам, он протянул оружие мне.

– Возьми.

Я стоял, не двигаясь, не делая навстречу ни единого движения.

– Зачем?

– Ты ведь знаешь, что это за меч?

Да, я прекрасно это знал. Фамильный меч д'Иллари. Не просто оружие, а величайший артефакт айранитов. Тот, кто владел им, мог считаться непобедимым, ибо клинок был далеко не простым оружием – он был заряжен магией, которую копил в себе тысячи и тысячи лет. Каждая капля крови, впитавшаяся в его лезвие, усиливала разящую мощь меча.

– Знаю. Это меч, которым можно убить дракона, – вспомнил я легенды, сопровождавшие это оружие на протяжении веков.

Фарам неожиданно усмехнулся.

– Да. Меч, которым можно убить дракона… если удастся его найти.

По моим губам неосознанно скользнула слабая ответная улыбка. Между нами не было сказано важных слов. Я не прощал, он не просил прощения. Но этот жест наварха говорил о многом. Больше, чем любые слова.

И все же в наших отношениях оставалось много неясного. Эстель и Таллис. Эстель и Морхир. Таллис и наварх. Наварх и Эстель…

Коротко поблагодарив, я принял из рук отца меч и пошел к выходу. Неожиданный женский возглас застал меня уже на пороге.

– Киаран!

Она почти не изменилась. Все та же гордая, прямая осанка и красивое, строгое лицо. Только глаза смотрят непривычно ласково. Бросившись ко мне, она укрыла меня своими руками-крыльями, как делала это много раз раньше, когда-то давно.

Сжимая ее в объятиях, я смог выдавить из себя одно-единственное, почти забытое слово.

– Мама.

После того, как мы с Эстель покинули Элас – главный город айранитов, наше путешествие проходило в основном в безмолвной атмосфере. Погрузившись в угрюмое молчание, я вспоминал слова наварха, которые не шли у меня из головы, рождая внутри множество противоречивых эмоций.

«Береги ее».

«Будь с ней осторожен».

«Таллис была для меня всем».

Что произошло в прошлом между Таллис и Фарамом? Видел ли наварх в Эстель свою утраченную любовь? Хотел ли вернуть ее, заменив потерянную для него женщину другой, поразительно на нее похожей? Думать об этом было неприятно. Эстель – не Таллис. И я не хотел, чтобы кто-то видел в ней ее. Я хотел, чтобы она принадлежала мне. Только мне. И не желал ее делить ни с призраками прошлого, ни с чьими бы то ни было воспоминаниями.

«Женщины ее рода имеют на мужчин нашей семьи пагубное влияние».

Что он хотел этим сказать? Неужели Таллис предала Фарама? Может быть, она предпочла ему Морхира, который, судя по всему, тоже был знаком с бабушкой Эстель?..

Я кинул на ехавшую рядом со мной девушку взгляд искоса. Она забрала мою душу. Это правда. Но что готова была дать взамен?

Внезапно вспомнилось, как князь касался ее. Ласкал. И ей это нравилось.

Как попал к Эстель ключ от моей камеры? Морхир не мог быть столь небрежен, чтобы так легко расстаться с ним или оставить без присмотра.

Если только не сделал этого специально.

Я ненавидел себя за одолевающие меня сомнения. Они были абсурдны. И все же на душе у меня было неспокойно.

Все эти чувства нашли выход позже, когда мы с Эстель остались наедине, в узких стенах небольшой лесной хижины.

Я не задал ей всех беспокоивших меня вопросов. Удовлетворился только теми словами, которые она сказала мне. Которые я хотел слышать. Инстинкт и неугасимое желание сделать эту женщину своей возобладали над разумом. И даже если она была моим ядом, я желал испить его до дна.

Моя Эстель. Моя гибель и мое спасение.

– Ты моя. Только моя, Эстель.

Вдавливая собой ее тело в постель, я впервые сказал вслух то, что раньше произносил лишь мысленно. И внимательно вгляделся в лицо Эстель, будто ожидал, что она возразит мне. Что темные брови изогнутся в знак недовольства, а красивые черты исказятся в гримасе протеста. Но ничего этого не произошло. Прикрыв глаза, она прерывисто дышала. И весь ее облик был полон нетерпеливого желания. Такого же, что снедало и меня самого.

Глаза заволокло черной пеленой, обостряя все чувства до предела. Меня охватил дикий голод. Голод, который могла удовлетворить только одна-единственная женщина.

Я снова склонился над ней, находя странное удовольствие в том, чтобы просто смотреть. Дыхание, срывавшееся с ее губ, касалось моих, так невесомо и вместе с тем так обжигающе, что это возбуждало не меньше, чем прямые прикосновения.

Но как бы ни было приятно предвкушение, у меня больше не было сил ждать. Как и у Эстель, требовательно притянувшей меня к себе. Я поймал ее губы на выдохе, сминая своими, больше не сдерживая все то, в чем так долго вынужден был себе отказывать.