Изгой. Истерзанные крылья

Я повернулся к ней, готовый силой выставить ее из часовни, как вдруг все вокруг осветилось пламенем огня. Таким мощным, что тот никак не мог исходить от факелов, даже если бы один из них упал на пол и поджёг эту обитель костей. Я развернулся, по-прежнему держа Эстель за своей спиной и обнаружил, что незнакомец, облаченный в шкуры, исчез.

Вместо него в часовне, едва помещаясь в ее тесных стенах, оказался тот, чье существование давно приравнивалось к легенде. Его глаза, горевшие адским оттенком красного, не отрывались от Эстель. Злобно ощерившаяся пасть с рядами острых, поразительно белых зубов, не оставляла сомнений в его намерениях.

Я крепче стиснул рукоятку фамильного меча д'Иллари и услышал, как наяву, голос наварха:

«Это меч, которым можно убить дракона… если удастся его найти».

Он знал. Он, Тьма побери, прекрасно все знал.

Мне действительно удалось найти проклятого дракона. Причем, судя по всему, весьма голодного.

Я попятился, выталкивая Эстель из часовни, пока разъяренный дракон не спалил нас, выпустив изо рта очередной огненный залп. Оказавшись снаружи, толкнул Эстель к углублению в скале и обнажил меч. Чаргос сделал весьма опрометчивую ошибку, когда, едва очнувшись, решил напасть на женщину, которая была мне дороже жизни. Держа оружие наготове, я ждал ожившего дракона у входа, чтобы снова отправить его туда, откуда он только что вернулся. Но на этот раз – навсегда.

От царившей на острове тошнотворной духоты по спине бежал пот, смешиваясь с кровью, текущей из ран на спине. Верхняя часть тела болела, стесняя движения, но проснувшаяся ярость затмила собой все, заставляя сосредоточиться на главном инстинкте, присущем каждому айраниту с юных лет. На сокрушении врага.

Часовня сотряслась под тяжёлым топотом четырех мощных лап, и морда дракона высунулась из двери. Не обращая внимания на то, что выход был явно для него маловат, Чаргос попытался протиснуться наружу, вследствие чего ожидаемо застрял. Недоумение, застывшее на огромной морде, было до того комично, что я мог бы рассмеяться, если бы не испытывал сейчас огромного желания убить чешуйчатую легенду во плоти голыми руками.

И все же каверзное положение, в котором оказался дракон, странным образом расслабило скованные от напряжения мышцы. Опустив меч, я сказал:

– Раз уж ты очутился в подобной позе и теперь можешь поразмыслить спокойно, может быть, поговорим нормально?

Вместо ответа Чаргос выпустил из пасти новую порцию огня, и я едва успел от него увернуться, взмыв над часовней.

– Полагаю, это означает «нет», – констатировал я приключившееся.

Глаза снова заволокло черным туманом, и с мечом, направленным на дракона, я прыгнул ему на шею, готовый снести чешуйчатую голову. Но что-то меня остановило.

– Знаешь, я мог бы одним ударом перерубить тебе шею, – поведал я ему, готовясь спрыгнуть на землю, – но не в моих правилах так поступать. Это все равно что бить лежачего. Так что вылезай, Чаргос, и прими честный бой.

Вместо благодарности дракон снова рыкнул и рванулся вперёд. Под натиском мощного тела стены часовни дрогнули и обвалились, гремя тысячами костей, заключёнными в них. Тряхнув головой, Чаргос сбросил меня на землю и я ожидал, что тотчас же на меня обрушится удар когтистой лапы. Но его не последовало. Вскочив на ноги, я обнаружил, что дракон устремился прямиком к Эстель. Упрямая глупая скотина.

Я во мгновение ока оказался рядом и, схватив его за хвост, заставил развернуться к себе. Его глаза снова вспыхнули, мышцы на теле под кожей насыщенного красного оттенка взбугрились, и я понял, что наконец-то завладел драконьим вниманием безраздельно. Взмывая в воздух, подальше от Эстель, следившей за нами тревожным взглядом, я потянул Чаргоса за собой.

Презрительно раздув ноздри, он тяжело взмахнул крыльями и устремился в небо вслед за мной. Я заметил, как неуверенно дрогнуло его правое крыло, выдавая долгое бездействие и ослабленность после многих лет без пищи и воды. Мне было почти жаль его убивать, но воспоминание о том, как он бросился на Эстель, подстегнуло во мне жажду мести. И крови. Все же каждый айранит рождён на свет воином, и любовь к сражениям впитывает в себя с молоком матери. Я уже давно не вступал в хорошую схватку, будучи на службе у Морхира скорее цепным псом, чем воином. И теперь, в предвкушении боя, внутри у меня все горело от нетерпения.