Изгои Рюрикова рода

Тем более что в том углу корчмы, куда незнакомец понёс гуся, стол был уставлен всевозможными яствами, в числе которых оказались и отменно зажаренный поросёнок, и исходящий паром горшок с полбяной кашей, и фрукты, и вино в высоком кувшине. Там, возле очага восседал важного вида человек в блестящем бронзовом венце и шёлковой, лиловой тунике. Он гордо дыбил огромную бороду, вращал очами и внятно бранился на всех известных Миронегу языках. И на его шее алчущий взор Миронега также узрел атрибуты волховского ремесла.

– Не станете же вы есть столь прекрасную птицу, будучи уже вполне сыты и пьяны… – растерянно пробормотал Миронег.

– Не желаешь ли присесть, христианин? – гордый венценосец перестал браниться и вонзился в Миронега пронзительным взглядом. – Я служу управителю этих мест, князю Давыду Игоревичу и зовусь Возгарем. Ты, чужестранец, из каких мест явился? Уж не из Царьграда ли? Нам ведомо: нынче утром к пристани пришли корабли. Вот я и спрашиваю тебя: не Амирама ли Лигурийца ты слуга?

– Я ничей не слуга, – отвечал Миронег.

Пользуясь случаем, он подсел к столу Возгаря, сам себя щедро оделил огромным ломтем свинины и теперь пребывал в растерянности: грызть ли ему свиную грудинку или отвечать на расспросы?

Черниговский уроженец уплетал свиную грудинку, и треск разгрызаемых им костей мешал ему разбирать грубые и напыщенные речи волхва. Да и так ли уж важны соблазнительные речи пособника сатаны, если изголодавшееся чрево требует мясной пищи? Ах, свининка! Как жаль, что в кочевьях племени Шара не разводят поросят!

– Ты слышишь ли меня, христианин? Всыпь-ка ему, Борщ! – и ученик волхва довесил звучную оплеуху к словам учителя.

– Я зовусь Миронег. А крестильное имя я тебе, язычнику, нипочём не назову. Я мечтаю приобщиться к священническому сану! – выпалил Миронег, вытирая сальные руки о край Борщёвого плаща. – Да что же ты озлился, невежда? Ты и так грязен и вонюч. Разве что серой от тебя не несет. Странно! Не подручный ли дьявола ты?

Возгарь вдруг умолк, выкатил на Миронега налитые молодым вином очи. Борщ сидел на скамье ни жив ни мертв, прижимая ко впалой груди задремавшего гуся.

– Но я дьявола хоть и опасаюсь, – продолжил Миронег, утирая рот своею же бородой. – Но имею отличное средство против бесовских плутней.

Миронег крестился размашисто. На пол полетела сбитая им глиняная миска, да и Борщ получил чувствительный тычок локтем в бок.

– Дьявола нет! – рявкнул волхв, и дощатая дверь корчмы сама собой закрылась с громким стуком, будто её кто-то толкнул снаружи.

– Духи земли, огня, воздуха, воды – все суть высшие существа. Помыслы их темны для людей, пути их неисповедимы… – выл Возгарь, потрясая посохом. – Аа-а! Лживые предатели отеческих верований! Озлится Ярило! Опалит вам бороды своим огненным зраком!

– Кто не верит в дьявола, у того и Бога нет в душе, – лепетал Миронег. – Найти в себе силы, дабы отрешиться от бесовских учений…

Внезапно Возгарь умолк, поперхнувшись собственной бранью. Он по-прежнему таращил глаза, но теперь его внимание было обращено совсем в иную сторону. Гусь реготал и хлопал крылами, выпущенный Борщом на пол. За спиной у Миронега дощатая дверь снова хлопнула.

– Вот он, посланник наисветлейшего! – Возгарь молитвенно сложил ладони.

* * *

Незнакомец вошёл в корчму бочком. Миронег в изумлении уставился на его цветастый, увешанный подвесками тюрбан. Экая вычурная штука на никчёмной башке! А под тюрбаном согбенная спина, крючковатый нос, узкие глазёнки, обрамлённые сеткой морщин. Бородёнка узкая изжелта-седая, пейсы из-под тюрбана свисают, в руках коралловые чётки, на груди талисман в виде шестиконечной звезды Давида.

– Жидовин… – пробормотал Миронег. – Неужто и иудеи по корчмам болтаются? А коли и так – очень кстати. Вот этот вот, достойнейший из мужей, хоть и иноверец…

Возгарь уставил мутный взгляд на вошедшего, пихнул Борща под столом ногой, да промахнулся и попал как раз Миронегу по мослаку.

– Эх, ма-а-ать! – заныл Миронег.

– Ступай, козявка! – зашипел Возгарь, толкая Борща на этот раз под локоть, да так, что тот всё пиво на стол выплеснул. – Или не видишь? Принес добрый человек деньгу, так надо и отблагодарить!

И Борщ подскочил, и Борщ побежал, вихляя задом, путаясь в полах длинного одеяния, согнув тощее тело в немыслимом, подобострастном поклоне, бормоча бессвязные приветствия.

– Ой, почтеннаи ерофантий! Ой, добрый, любови обиленнай! – Миронег поморщился, услышав, как Борщ коверкает слова греческого языка.

А пришлец-иудей махнул рукой слуге с опахалом. Сказал скрипучим голосочком:

– Ступай, Иоахим! Не оскверняй глаз видом русинского распутства!

Миронег отставил в сторону кувшин и кружку, прислушался. Иудей говорил на арамейском языке, явно и справедливо полагая, что в корчме, кроме него и слуги по имени Иоахим, его никто не понимает.

Борщ плясал и кланялся вокруг пришельца в тюрбане, зачем-то вытягивал перед собой руки с раскрытыми грязными ладонями, словно ожидая подачки.

– Отойди, прегрязный раб! Воняешь! Предал бы тело морской волне или сходил бы в баню! Грязен, навязчив! Фу! Пшёл, мерзавец!