Изгои Рюрикова рода

Человек хищно улыбнулся, набросил на безбородое лицо сеть морщин, будто маску одел. Миронег уставился на него, широко разинув рот. Что за короткие штаны? Что за перетянутый шнурками кафтан? А пояс! Да разве это пояс? Ведь человек – не лошадь, для чего же надевать на себя конскую сбрую? Куда ни посмотри – всюду ремни да пряжки. Особое внимание Миронег уделил головному убору кормчего. Вот уж воистину чудо из чудес! Неужто корабельщик стащил кутуз[28] из девичей горницы? Не может быть! Слишком уж мал! А это что за изыск-то на нём, трепещет на ветру, переливается подобно радуге?

– Это беэт укгашен пеом павлина, – незнакомец указал длинным, когтистым пальцем на свою голову. – Ты боодач из севегных земель. Новгоод? Чегнигов? Киев?

Незнакомец говорил на греческом языке так, словно тот был не родным для него.

– Я – черниговский уроженец, а это…

– Степняк. Из сынов племени Шага?

Корабельщик с нескрываемым восхищением осматривал могучую фигуру Буги.

– Кгепок, силен, годится в гъебцы! Меня зовут Амиам!

Он сорвал с головы берет, разметал пером пыль у себя под ногами и снова водрузил убор на голову.

– Ты, боодачь, разумеешь язык гомеев. Книжник? Богослов? Ты мне не нужен. Ступай пгочь! В мое я беседую лишь с ветами. Пгочие болтуны мне без надобности. А ты…

Буга, ни слова не говоря, вывалил перед корабельщиком связку сусличьих шкур.

– Тоггаш?

– Добрый юноша желает получить за свой товар полновесной монетой, – поклонился Миронег. – Он не говорит ни на одном языке. Лишь наречия степных трав, птиц и зверей ведомы ему.

– Колдун? – сеть улыбчивых морщинок стекла с лица корабельщика. Он поспешно перекрестил кованую пряжку на своем ремне. Лицо его сделалось скучным.

– Я дам за такие шкугы сотню ногат[29]. По гукам?

Буга отрицательно покачал головой. Его тёмные глаза смотрели мрачно из-под лисьей шапки. Внезапно он затянул одну из тех песен, что много раз слышал Миронег во время их долгого пути по морю ковылей.

– Сколько хочет он? – хищно осклабился корабельщик.

– Его матушка, достопочтенная и красивейшая из женщин, желанная и одарённая…

– Когоче!

– Госпожа Тат желает получить за шкурки две сотни.

Они торговались. Миронег несколько раз хотел уж уступить морскому хищнику, но Буга всякий раз качал головой и снова принимался петь свою песнь.

– Хогошо! – рявкнул корабельщик.

Он снова хлопнул Бугу по плечу, оскалился по-крысиному. Экое чудо! А ногами-то перебирает, что твой петух! И бежит-то, пьяно раскачиваясь, того и гляди грянется острой мордой о каменистую тропу.

– Эй! Абовальд! – корабельщик выкрикивал незнакомые Миронегу гортанные звуки, более похожие на лай Олега, нежели на человеческую речь.

Вот человек с пером сбежал с крутого откоса на пристань, вот неуклюже запрыгал по доскам пристани. Миронег украдкой перекрестился, уповая Пречистой Деве, чтобы странный человек не упал, не сломал о шаткую твердь носа.

Тем временем над бортом корабля показалось большое, обрамленное сивой копной, широкое, красное лицо. Огромная десница метко бросила в руки корабельщику увесистый кожаный кошель. Неуклюже, по-чаячьи подпрыгивая, корабельщик вернулся к торговым рядам.

– Получи, северянин!

Но Миронегу не удалось прибрать деньги. Буга ловким движением перехватил кошель и спрятал его в складках своего длиннополого кафтана.

– Молод да мудъен! – оскалился корабельщик, подхватывая связку шкур.

– Поделись малой толикой, – заныл Миронег. – Глотку промочить, людские разговоры послушать… куда ж без денег-то…

Буга, улыбаясь, развязал кошель, высыпал монеты в открытую ладонь Миронега. Три куны. Богатство! Пока Миронег снова и снова пересчитывал блестящие кругляшки, сын племени Шара уместился меж горбов своей верблюдицы. Вот уж и лисья шапка его скрылась за урезом прибрежного обрыва. Когда Миронег подошёл к его отвесному краю, белая верблюдица с Бугой на спине бежала борзой рысью прочь от города.

* * *

Миронег брёл по наитию. Сворачивал с одной узкой улички на другую. Рассматривал одинаковые, сложенные из неотёсанного камня ограды, ударяясь плечами о белёные стены домишек. Наступал полдень, белизна стен нестерпимо резала глаза, становилось жарковато, и городская жизнь, казалось, совсем утихла. Свежий морской бриз неприкаянно бродил по уличкам, выдыхая в лица редких прохожих солёную прохладу. Миронег и выбирал путь, сообразуясь с ним. Страдающий жаждой Апполинарий знал наверняка: там, где есть пристань, должна быть и корчма. Три кругляшка жгли ладонь, истомившиеся по медвяной влаге губы повторяли одно и то же:

– Квасу бы испить, бражки бы…