Изгои Рюрикова рода

Миронег обернулся к Буге в надежде, что нахальные греки не понимают языка племени Шара. Он хотел предостеречь Бугу, но тот уже достал из торока небольшой барабан, который всегда возил с собой. Буга смотрел на метавшие в рассветной дымке паруса, прикасался ладонью к шкуре барабана, пел одну из тех песен, которыми усыплял больного Твердяту, отгоняя от него боль и тоску. Низкий звук голоса степняка в неизъяснимой гармонии сливался и с шумом прибоя, и с гомоном прибывавшей толпы. Вот кто-то окликнул по имени одного из братьев, и тот слился с толпой, позабыв о Буге. Вот и второй братец-грек побежал на пристань. Там швартовалась небольшая крутобокая ладья, первой решившаяся подойти к берегу. Теперь Буга барабанил по шкуре обеими руками. Он пел громко, но казалось, никто не слышит его. Даже Олег, подняв кверху хвост, скрылся куда-то за своею собачьей нуждой.

Миронег и не заметил, когда Буга умолк. Солнце вставало над городом. Обрыв и крепостная стена над ним бросали на пристань густую тень. Солнечные лучи окрашивали паруса кораблей во все оттенки от золотистого до багрового. Миронегу никогда не приходилось видеть таких судов: с высокими бортами, с горделиво изогнутыми носами, с пугающими ликами на парусах. Огромные дромоны походили на водяных сороконожек, слаженно буравящих тёмную волну десятками вёсел по обоим бортам. Миронег слышал гул барабанов, крики кормчих, плеск и ропот волн, смотрел на загорелые плечи и спины гребцов. Некоторые из них были чернее чертей, с босыми лицами, кудрявыми, подобными овчинным шапкам, волосами и широкими носами. Иные – белы, бородаты, коренасты. Эти и волосы, и бороды заплетали в длинные косы, носили на поясах огромные ножи. Миронег видел на палубах кораблей сложенные в высокие груды щиты, составленные остриями вверх пики. Не укрылись от пытливого взора черниговского уроженца и цепи. Да, да! На некоторых судах, а именно на тех, что подошли к пристани, буравя воду множеством весел, гребцы были прикованы к скамьям тяжёлыми заржавленными цепями. Миронег стоял, как вкопанный, наблюдая работу матросов и прислуги на пристани. А вокруг него сновали люди. Тележки, корзины, неистребимый рыбный дух, разномастные одежды, многоязыкий говор.

– Экие звери! – шептал Миронег в бороду. – Экие птицы преогромные!

Корабли швартовались у причала. Корабельщики ловко сновали вверх и вниз по высоким мачтам, сворачивали паруса, бросали в воду тяжёлые, отлитые из металла дуры.

– Наверное, это чтобы корабли не унесло в море, да, Буга? – Миронег тряс товарища за чугунное плечо. Но Буга молчал. Его прозрачные глаза не меняли выражения, и лицо оставалось неподвижным.

– Смотри-ка, смотри! – не отставал Миронег. – Разве человеку, созданному по образу и подобию Божьему, дано быть столь ловким? Эк они снуют по качающимся доскам. Как ловко скачут с корабля на пристань, словно ласки, стелются. Эх, а я-то! А меня-то Господь неловким сотворил! Неудельным!

– Наверное, их создал другой бог, – усмехнулся Буга.

Миронег хотел уж было возразить, но отвлекся, приметив нового человека. Этот привёл самый большой корабль, по виду очень старый, с выбеленными солью мачтами. Чудно одетый, высокий, тощий, в позеленевшем кованом нагруднике и чудном головном уборе с пером – он следил, как портовая прислуга помогает причаливать его судну. Толкавшиеся на пристани сыновья купца Феоктиста заговорили с ним, как с равным, и он отвечал им, гортанно выкрикивая слова. Наконец, полуголый портовый служитель притащил с берега узкую, похожую на оглоблю доску. Один её конец он положил на причал, другой – бросил на борт судна.

Тем временем Буга вытащил из кожаных мешков сусличьи шкурки. Он побросал их связками на один из каменных прилавков. Торжище оживало. С кораблей поднимали разнообразный товар. Здесь были и штуки материи, и кувшины с вином и маслом, и маленькие матерчатые мешочки, источавшие умопомрачительные ароматы, и всякая живность в клетках. С одного из прибывших кораблей на пристань свели необычайной красоты коней. Но мехов Миронег не заметил. А солнце уж поднялось над крепостными стенами. С большой галеры, с той самой, которую привёл человек с пером на берете, на пристань сгружали большие узкогорлые амфоры. Миронег поискал глазами кормчего. Ах, вот же он! Перо на берете так и блещет в солнечных лучах.

Человек сбежал по качающейся доске так ловко, будто шёл по широкому полю. Узкий и длинный его меч болтался на боку, укрытый в простых ножнах из воловьей кожи. Растолкав потомство грека Феоктиста, он взбежал по откосу на берег.

– Эй, Лигуриец! – окликнул его кто-то. – Ласково ли встретили тебя берега Тавриды?