Изгои Рюрикова рода

– Этот город наполнен ханжеством и блудом. Он пробуждает жажду стяжательства, вероломство! – Тат внезапно заговорила на греческом языке.

Твердята вздрогнул от неожиданности, обернулся, уставился в её бледное, измученное качкой лицо.

– Вот уж не подозревал! Ты знаешь язык ромеев? – засмеялся он.

Она заметила усмешку на лице Твердяты и отвернулась, спрятала взгляд.

– Впервые вижу тебя смущённой, воительница! – захохотал Тверядта. – Ты испытываешь страх? Уж не плачешь ли?

Повинуясь внезапному порыву, он схватил её в объятия, отодвинул с лица край жёлтой шали. Твердята неистово целовал изображения ящериц и птиц на её лице, прикоснулся губами к каждой чёрточке. Неукротимое вожделение овладело им. Он был и радостен, и смущён, и готов к любым сражениям. К любым! Миронег, стеная, скрылся на корме, собирая пинки и насмешки:

– Жестокий город… жестокий город… Обереги меня, Святая София! – приговаривал он, глотая обильные слёзы. – И это жених, прибывший к невесте! Наверное, картавый безбожник прав!

– Это жестокий город, – тихо проговорила Тат на носу корабля. – Разомкни объятия, Деян! За этими стенами ожидает тебя счастье? В этих садах гуляет твоя нареченная невеста?

– Пгикгой лицо, – подтвердил Амирам. – Гожа у тебя не патгицианская. Пощади погтовую стгажу, не то нас пгимут за пигатов. А мы-то пгосто честные ггабители! Га-га-га!

* * *

Циклопические стены важнейших православных святынь вздымались по левому борту «Единорога». Буга отбивал медленный ритм, гребцы, звеня цепями, неспешно погружали вёсла в воду. На пристани суетилась портовая прислуга. Вот он, заветный берег – желанная цель долгого плавания. Едва лишь купола Святых Ирины и Софии возникли перед носом дромона, едва лишь над кронами прибрежных садов воздвиглась зубчатая крепостная стена, Миронег забегал, засуетился, затосковал пуще прежнего. Переход по морю нелегко дался русичу-чудаку. На «Единороге» не разрешалось вкушать хмельное, строго пресекались праздность и пустословие. Миронег трудился наравне с матросами, на пустолайство не доставало ни времени, ни сил. Наравне со всеми он получал от Амирама и пинки, и затрещины, и награду. Русич исхудал. Яркое солнышко в полном согласии с солёными волнами выбелило его бороду, закоптило лик, придало вечно мутным в тмутараканскую бытность очам задорный, синий блеск.

Сам себя позабыл Миронег. Так-то оно заново рождаются, пройдя через горько-солёную купель. И прежних имен у него не стало. Ни Миронегом, ни, тем более, Апполинарием никто более не кличет. Тат называет ею же изобретённым именем Аппо. Все прочие величают Капустой. Миронег уж и сердиться перестал. Видно, и вправду, судьба его совсем переменилась.

* * *

Вот уж причальная прислуга швартует «Единорога», вот кидают на борт сходни. На берегу всё тот же, давно знакомый Амираму таможенный чиновник, жадноватый, говорливый армянин.

– Будь благословен, Агаси! – приветствует его корабельщик.

– Будь богат, Лигуриец! – отвечают ему с берега. – С каким товаром прибыл?

– Из Тмутагаканского каганата – полон тгюм пушнины! – весело откликается Амирам. – Поднимайся на богт!

Агаси ловко, будто мартышка, взбегает по сходням. Амирам с удовольствием рассматривает старого знакомца. Всё тот же выжига и плут, только в вороных кудрях чуть больше стало серебра.

– А князь твой всё ещё здесь, – начал Агаси с места в карьер. – По питейным заведениям шатается. Как это у русичей говорится?

Таможенник искоса глянул в просветленный смехотворным восторгом лик Миронега:

– С лепиох на водъица? – спросил Агаси на языке русичей.

– С хлеба на квас, – вежливо поправил Миронег.

К удовольствию Амирама, Капуста вёл себя вполне прилично, соблюдал порядок. Почтительно выжидал в стороне разрешения сойти на берег – за время плавания приучился подчиняться.

– Князь Володимер нанялся на службу к патрицию Агаллиану, – продолжал Агаси. – Но пристрастия к злачным местам не утратил. Всё время проводит в корчмах. Случаются драки с варягами. Эпарх недоволен. А что поделать? У каждого патриция – наёмная дружина. Стерегутся так, будто враг уж стоит под стенами, будто нет у императора надёжной армии. Каждый богатей мнит себя великим, желает иметь собственное войско. Вот и Рюриков отпрыск пристроился на службу…

– Доволен ли князь своей долей? – осторожно поинтересовался Амирам.

Лигуриец крутил головой, желая не упускать из вида Твердяту. А тот застыл на месте, рассматривая величие стен и куполов. Слышит ли купец их разговор? О чём помышляет?

– Как не быть ему довольным? Уж и невесту себе нашёл. Счастье родиться знатным, пусть и нищебродом! Княжеский титул – хороша приманка для патрицианских дочерей!

– Кто же осчастливил? – Амирам мялся, избегая называть Володаря по имени, а Твердята нашёл хороший предлог переместиться поближе к собеседникам. Он уж намотал на руку толстый якорный канат и вознамерился поместить его на положенном месте, на корме, там, где беседовали давнишние приятели.