Изгои Рюрикова рода

Амирам насторожился, уставился на Твердяту. Но на исковерканном страшными шрамами лице новгородца навек запечатлелось выражение исступленной, не сокрушимой никакими радостями, угрюмой тоски. Что слышал он из их разговора с Агаси?

– Спустимся в тгюм, Агаси, – Амирам потянул таможенника за край плаща. – Там осмотгишь гъуз…

– Успеется! – Агаси вяло упирался, но в трюм полез. – А что это у тебя за матрос? Из русичей? Неужто они стали наниматься на дромоны? Мне кажется, я уж видел его… Какое странное лицо, вернее, страшное…

– Это Демьян-новгородец, – осторожно пояснил Амирам.

– Не знаю такого, – немного поразмыслив, проговорил Агаси.

Таможенник увлекся осмотром товара. Он брал в руки сусличьи и куньи шкурки, шлёпал губами, поцыкивал зубом, искоса посматривая на Амирама.

Договориться о размере пошлины удалось быстро. Приятели расстались, как обычно, чрезвычайно довольные друг другом.

* * *

А Твердята свёл на берег Колоса и белую верблюдицу Тат. Тат и Буга неотлучно следовали за ним. Амирам знал – они направляются в город, на давно облюбованный новгородцем постоялый двор «Вислоухий лошак». Там собираются прибывшие в город Костантина ищущие найма вояки, проторговавшиеся купчики, прощелыги всех мастей. Станет ли Твердята искать Володаря? Может статься, новгородец и не расслышал их разговора. А если и расслышал – то не его, не Амирама, несчастье. Пусть беспечный Володарь трепещет.

С пристани понабежали торгаши: приказчики, подручные лавочников, прочая уличная шелупонь, желающая разведать насчёт товара. Амирам закрутился, совершенно позабыв о бесталанном спутнике Твердяты. Лигуриец и помыслить не мог, что Капуста всё ещё на корабле, пока тот не ухватил его за край плаща:

– Я слышал. Тут есть всякие такие места…

– Ступай в «Вислоухого лошака»! – бросил Амирам на бегу, но Миронег-Капуста не отставал.

– Я желал бы познакомиться с местными матронами… я слышал, будто они… в Чернигове это нельзя, но тут… я слышал, что можно…

Амирам уставился на русича в ехидном изумлении.

– Охоч до женщин? А я-то думал…

– Я только хотел узнать, где они обретаются. На рынке ли, в корчме… – улыбался Капуста.

– Бани! – оскалился Амирам, выдёргивая из руки бородача плащ. – Сходи, помойся, гусич. Смегдишь гыбой! Даже из пасти гыбой газит, будто всю догогу с гусалками сношался…

Бородач зарделся.

– …Там, где матроны обретаются… гетеры… женщины… – твердил он, застенчиво выбирая подходящие греческие слова. – Я хотел бы остаться с Тат, но она отвергает меня…

Миронег зажмурился, словно получив чувствительный пинок.

– Нет больше мочи смотреть, как Твердята её обнимает. И на что она купцу? У него же здесь невеста. Хоть… – Миронег помедлил, не решаясь заговорить о главном. – … хотя благородная патрицианка вряд ли обрадуется, узрев эдакую харю!

– Эх! Га-га-га! – Амирам захлебнулся хохотом. – Женщин возжелал! Святой жизни человек, говогишь?! Стагец, говогишь?

Миронег сделался краснее варёного омара.

– Пожги сначала мяса для гетивости, Капуста. Не то надолго тебя не хватит! Да погоди же ты, бестолковый! Да сделай же дело, угодное вашему Богу!

– Какое?

– Князь Володагь наггадит тебя, ежели ты донесёшь ему о Твегдяте. Не думаю, что им следует дгаться и делить невегную бабу.

– Что ты несёшь, нехристь? – пискнул Миронег, на этот раз наверняка рассчитывая на увесистый пинок.

– Володагь служит Агаллиану. А достопочтенного Фомы есть только одна дочь, и нет племянниц. Не к ней ли посватался ваш князишка?

Амирам нагнал Миронега уже на пристани и вручил ему небольшой, лёгенький кошель.

– Дегжи! Тут хватит и на баню, и на вино, и на ягнячью ггудинку. Сначала пожги и отмой морду. А потом уж – ступай к Володагю. В Константинополе дом Агаллиана каждая собака знает, найдёшь.

– Может ли устами алчного безбожника разговаривать Господь? – пробормотал Миронег, отворачивая лицо от крысиной ухмылки корабельщика, но деньги взял.

Черниговский уроженец шагал по многолюдной дороге, поднимающейся вверх по склону пологого холма. Следом за ним тянулись волхвы. Чрево престарелого подмастерья выпевало голодные рулады. На груди горделивого Возгаря бренчали, соударяясь, колокольцы. Волхв стучал посохом в каменную мостовую так яростно, словно надеялся пронзить камень.

– Ступайте, божественные служители, поклонники ликов и статуй, – шипел им вослед Амирам. – Константинопольские гостовщики ждут вас. Двеги богделей шигоко распахнуты! А потом и в хгамы можно наведаться.

* * *

К вечеру следующего дня новгородец и двое его спутников вернулись на судно. Им удалось пристроить коня и верблюдицу в стойло, но не удалось сыскать достойного пристанища по сходной цене.

– Позволь переночевать ещё раз! – попросил Твердята.

– Помни о долге! – усмехнулся Амирам. – Я пгобуду в гогоде Константина не более четыгех седмиц. Дела, знаешь ли! Ну а потом…

Твердята искоса глянул на Тат, но та, казалось, была занята лишь своими косами.

– Эй! На корабле! Эй! – гундосила темнота. – Киньте досочку… икк… достославный Возгарь желает взойти на борт… иккк… Мы устали, мы поиздержались иккк… Не хочешь пускать?

– Пшёл вон! – тявкнул Амирам.