Изгои Рюрикова рода

Долгонько стоял князь на пороге молельни, прислушиваясь к шепоткам скопца за спиной. Князь помнил алчный блеск в глазах своих дружинников, он ждал, пока вояки очистят подвалы замка от оставленного в спешке добра. Попусту разгорячённая свора охотничьих собак куда как опасней насытившейся добычей стаи.

Прибыток оказался небольшим. Немного серебряной утвари, богато украшенное оружие, тюки необработанной овечьей шерсти. Ни шёлка, ни благовоний, ни пряностей, ни пленных смердов, никакого иного ценного товара.

Они сошлись в середине поросшего травкой крепостного дворика. Четыре предводителя славного похода стали в ряд по старшинству. Рюриковичи Давыд и Володарь, нанятый воевода-боярин Пафнутий и безродный бродяга-иноверец Амирам.

– Слава о нашем набеге скорее твоих кораблей, Лигуриец, – проговорил князь Давыд, вороша латным ботинком обуглившиеся черепки. – Эй, Пафнутий! Предать всё огню!

– Надо спешить, Давыд! – буркнул Володарь. – Иначе станем попусту солёную воду хлебать. Эй, Амирам! Сколько времени ходу до следующей крепостцы?

– Если не жгать и не предаваться пьянству, по вашему обыкновению, то в соседнем исаге не успеют поднять тгевогу, но если…

– Если! Если! – взревел Давыд. – Эй, ребята! Всем на корабли!

Перед самым отплытием, когда гребцы уж стронули «Единорог» с места, Илюша сообщил Володарю о пропаже чернеца:

– Исчез! Сквозь землю провалился!

– Верно ли говоришь? Он крест целовал!

Володарь пристально глянул в Илюшины глаза, но парень оказался трезв.

* * *

Они взбирались по крутой тропинке на прибрежную скалу. Сача бежала впереди. Движения половчанки были легки, словно не она лёгкой пичугой порхала с реи на рею, помогая команде «Единорога» выстоять перед очередным штормом. Четыре дня мотало их по морю. Амирам опасался подходить к скалам Таврики, выжидал, когда море разгладится. Они прокрались в бухту на закате. Солнце уже спряталось за верхушкой прибрежной скалы, и галеры спрятались в густой тени утёса. Воины князя Давыда свели на берег застоявшихся коней, разбили лагерь. Огня не разводили. Таились, опасаясь вражеских дозорных.

Едва развиднелось, Володарь и его половцы полезли на гору. Давыд с дружиной пошли в обход. Всадники-русины вели в поводу половецких коней. Доспехи переложили сухой травой, копыта коней обмотали ветошью. По ту сторону горы, за далеко выдававшемся в море мысом, в тихой, уютной бухте лежала крепость Горзувиты – лакомый кусок для ловца удачи. Ради разграбления его они теперь продирались через заросли колючего кустарника, прыгали с одного шаткого валуна на другой, рискуя оборваться в море вместе с обломком скалы. Амирам время от времени оборачивался, смотрел вниз и назад. Дромоны покоились на гладких водах безымянной бухты. «Морской конь» бросил якорь вдали от берега. Неподалёку лиловел свёрнутый парус «Нептуна». Узкое тело «Единорога» покачивалось под отвесной стеной обрыва. Его хищно изогнутый нос едва не касался корявых ветвей кустарника, растущего на крутом каменистом склоне. Амирам глянул наверх. Половецкая дружина Володаря, подобно бодрым летним паукам, карабкалась вверх. Какой же милостью для них стала очередная высадка на твёрдую землю! Нет, это племя не создано быть мореходами. Страх бездны, разверстой под днищем корабля, непрекращающееся колыхание вод, длительное нахождение в замкнутом мирке корабля – все эти обстоятельства превращали половцев в капризных детей. Даже возможность хорошей поживы не увеличивала их стойкость. Русичи оказались более выносливы. Может быть, не так яростны в бою, зато более осмотрительны и расчётливы. В походе дружина князя Давыда, состоявшая из русичей, потерпела незначительный урон убитыми. Раны дружинников, как правило, оказывались легкими. Православные легко переносили качку, не заболевали от пития несвежей воды, твёрдо стояли друг за друга в те минуты, когда схватка могла обернуться поражением. Половцы же напоминали Амираму бродячих псов, совсем недавно сбившихся в стаю. Князю Володарю приходилось порой поколачивать их, чтобы привести к мало-мальски сносному порядку. Вот и теперь они разбрелись по склону горы и каждый, казалось, плёлся по своим делам. Одна лишь Сача ни на шаг не отступала от Володаря, да и брат её, Мэтигай, предпочитал держаться неподалёку от князя и его оруженосца Илии.

* * *