Изгои Рюрикова рода

Вот она, недоступная пока твердыня, заветная цель, хорошая пожива. Лежит себе, как кусок сладкого пирога, приуготовленный для утренней трапезы, осенена ароматными дымами очагов, омываема безмятежными рассветными волнами. Солнце стояло низко, широкие башенки крепости бросали на гору длинные тени. Амирам закутался в плащ, улёгся поудобней и крепко заснул. Корабельщик проснулся, когда солнце ярко засветило ему в лицо. Под плащом сделалось жарко. Амирам огляделся. Предводительствуемые Володарем половцы спустились с горы в долину. Амирам видел некоторых из них, притаившихся между камней. Могли ли их видеть с городских стен? Укрепления городишки были рассчитаны на отражение морских пиратов. Со стороны моря город защищала внушительная каменная стена с тяжёлыми воротами и надвратной башней. Со стороны гор стены оказались не слишком высоки. По пологим склонам к невысокому деревянному частоколу сбегали извилистые тропки. Амирам увидел бегущего по одной из них недоросля: правая рука сжимает длинный тонкий бич, рот широко распахнут, туника из неокрашенной шерсти перепачкана кровью. Пастушок что-то кричал, но Амирам не слышал его голоса. Выше по склону горы, по той же тропке размеренной рысью ехал всадник в полном боевом облачении. Он отпустил поводья, держа изготовленный для стрельбы лук. Наверное, он искал просвета в кустах, наверное, не желал промахнуться, потратить стрелу впустую. Вероятно, поэтому дал парнишке добежать почти до самого частокола, до хлипких, спроворенных из тонких жердин ворот. Стрела толкнула пастушка между лопаток, и он с разгону грянулся оземь, лицом и грудью на каменистую тропу. Его крики пропали понапрасну, падения никто не заметил. Конный латник, перебросив за спину лук, вытащил из торока меч. Разлетевшийся с горки конь, внёс его в распахнутые ворота. Тут Амирам заметил, что с разных сторон, а по преимуществу со стороны гор, на стену лезут люди. Амирам признал половцев по лохматым лисьим шапкам и зипунам. Дружина князя Давыда подступала к городу сверху, пробираясь по горным тропам. Амирам с удовлетворением заметил, как крепко русины держат уговор. Всадники гнали перед собой вереницу пленников – мужчин, женщин, детей в цепях и колодках. Живой товар! Хорошие барыши! Вот над городишкой поднялся чадный дым, совсем не такой, как на рассвете, не ароматный дымок домашнего очага, пахнущий бобовой похлёбкой и тёплой пшеничной лепёшкой. Пожары занимались с трёх сторон. Амирам услышал первые заполошные крики горожан, но набат пока молчал. Кормчий достал из заплечного мешка обшитую толстой носорожьей кожей куртку, служившую панцирем, натянул на голову лёгкий шлем. Плащ и пустой мешок он передал парнишке-прислужнику.

– Ступай на «Единогог». Передай Лоугенси, что пога. Пагус не ставить. Пусть идут на веслах. Бгосают якогь в виду бегега, но в гогод ни ногой, пока я не подам сигнала!

Положив на плечо свой длинный меч, он начал спуск с горы. А внизу, по уличкам Горзувиты стлался нехороший дым, метались конные и пешие, слышался звон железа и крики. Амирам не собирался принимать участие в схватке. Он желал знать величину добычи, дабы не быть обойдённым при дележе.

* * *

Амирам бежал по улице, перепрыгивая через мертвецов. Время от времени приходилось уворачиваться от разъярённых всадников. Он уже видел свою цель. Из-за розоватых черепичных кровель выглядывал купол часовни. Золочёный крест упирался в синеющее небо. В одну из минувших вёсен переменчивые морские ветра занесли кормчего в Горзувиту. Весной, когда христиане празднуют чудесное воскрешение распятого, «Единорог» бросил якорь в тихой бухте. По-над морем носился колокольный звон. По улицам бродила разряженная, праздная толпа. Амирам увязался тогда за развесёлой, но довольно набожной красоткой, протиснулся следом за нею в богато украшенную церковку и тут же утратил интерес к перезрелым прелестям горзувитской матроны. Убранство алтаря, расшитое каменьями облачение священника и его помощников, золотая, инкрустированная персидской бирюзой дароносица, выложенный редкой красоты опалами крест на шее у попа – всё это поразило Амирама до чрезвычайности. Много ночей потом снилась корабельщику драгоценная чаша. Он пил через край багровое, с ягодным привкусом вино, он гладил пальцами округлые каменья, он любовался чеканными ликами христианских подвижников. Во снах он уж обладал чашей, а теперь он завладеет ею наяву. Половцы слишком азартны, а наружность церковки слишком невзрачна. Русичи чересчур набожны и не станут грабить дом своего Бога.

* * *