Изгои Рюрикова рода

Володарь искоса посматривал на обнажённую, покрытую шрамами грудь Амирама. Внезапный испуг потряс его. Володарь судорожно сунул ладонь за ворот рубахи. Крест сам лёг в ладонь – золотое распятие, нанизанное на прочную бечёвку, подарок матери.

– Тебя-то Бог миловал, раз жив до сей поры… – выдохнул Володарь.

Амирам засмеялся.

– Отвага и холодный гасчет – вот мои ангелы-хганители. И ты пгибегеги ягость и отвагу для защитников кгепостей. Без хорошей добычи в Тмутагакань лучше не возвгащаться. Тоггаши запгодадут тебя по сходной цене, и дгужина не спасёт – разбежится дгужина.

Кормчий взмахнул рукой в ту сторону, где с правого борта галеры вздымались крутые, поросшие лесом склоны Таврических гор. На вершине одной из них, подёрнутые туманной дымкой, виднелись зубчатые стены и циклопические башни каменной крепости. Володарь приподнялся, попытался приблизиться к борту галеры, надеясь получше рассмотреть крепость.

– Это нам не по зубам, – проговорил Амирам. – Мы пойдём дальше на юг. Там много газных кгепостей, в некотогых пгодажные гагнионы.

Володарь обернулся.

– Да, да! Такие же безбожники, как я! – усмехнулся Амирам. – Или такие же беспечные губаки, как ты. С ними пгоще столковаться.

Неподалеку над тёмными прорвами неспокойной воды плыли паруса «Нептуна» и «Морского волка». Один – цвета киновари, другой, тот который Сача именовала пестротканым – пурпуровый в широкую жёлтую полоску.

* * *

Недели заточения на корабельных палубах, качка, вынужденное бездействие, подвластность неукротимой стихии – всё осталось позади. Новые, непривычные степным всадникам, а потому особенно нестерпимые страхи, настигшие их в душных, пропахших человеческими страданиями трюмах, перебродили, обратились в неистовую жажду мщения. Кому? За что? Какая разница! Дни и ночи, проведённые среди невольников-гребцов и разноплеменной матросни, под водопадами горько-солёной, как слезы сирот, воды породили в степняках стремление во что бы то ни стало снова обрести свободу. Непреклонное, иномирное бесстрашие водителей кораблей, их упрямое желание преодолеть любые невзгоды на пути к поживе, пробудили в половцах убаюканную волнами алчность. Первая крепостишка пала, почти не сопротивляясь.

Дромоны бросили якоря в узкой бухте на рассвете ясного, тихого денька. Крепость пряталась в густой тени скалистого утёса. Володарь, гремя цепью, подобрался ближе к борту. Он жадно рассматривал острые грани скал, омываемые лазурными, безмятежными в этот ранний час водами, широкие кроны невиданных дерев на пологих склонах, узкая тропка, петляющая по-над морем, крепость на вершине горы. Вот она – заветная цель. Володарь насчитал четыре башни, оценил высоту стен. Ничего! Сдюжат! С соседнего судна послышался многоголосый рёв.

– Каган Волод! – вопили половцы. – Веди нас, каган!

Володарь уставился на наибольшую из двух соседних галер. На ту, что шла под полосатым парусом и именовалась «Морским конём». Половцы, все как один, стояли на палубе со щитами и пиками в руках. И храбрый Мэтигай среди них, и верный Илюша.

– Эге-гей! – Володарь попытался воздеть руки, взобраться на кромку борта, но цепь предательски загремела. Володарь обернулся, узрел крысячью ухмылку Амирама, без сил осел на тёплые доски палубы.

– Что возьмёшь за свободу? – взмолился князь.

– Отвагой гасплатимся. Ты – мне, я – тебе, – отозвался Амирам.

– Разреши от пут, и я ринусь на штурм…

– Штугмовать не стоит, – задумчиво произнёс Амирам. – Лучше взять откуп. Пусть дадут невольников и вино. Большего достояния у них нет.

Лигуриец освободил Володаря от оков, вручил ему рукоятью вперед отобранный в начале плавания меч и широкий, из плотной кожи сработанный, пояс. На божий свет выбралась Сача, приблизилась, но приобнять на глазах матросни не решилась. Возгаря и его сподвижников – магического гуся и перестарка-ученика – ещё с вечера будто волной с палубы смыло.

– Чьи это владения? – спросил Володарь, испытывая верность руки о корабельную снасть.

– Хазагина Агвидога, – ответил корабельщик. – Небогато там. Не один набег пегежили. И гомеи ггабили, и латники князя Мстислава не один раз пгиходили, и твой батюшка Гостислав Владимигович наведывался…

– Не поминай моё отечество своим корявым языком, – Володарь ярился, чуя близкую сечу. Долгожданное освобождение от оков удесятерило его отвагу.

– Эге-гей! – взревел он. Многоголосый рёв с борта «Морского коня» был ему ответом. Шальное эхо взметнулось над скалами.

– До ближайших скал не менее двухсот саженей, – предупредил Амирам.

– И мы преодолеем их! – рявкнул Володарь. – Сача, за мной!

Князь перепоясался, размашисто осенил себя крестным знамением, лишь на мгновение преклонив головушку. Однако и этого краткого мига хватило для вразумления. Отставив на строну меч, он сунул за пояс небольшой топорик – собственность чернокожего матроса.

* * *