Изгои Рюрикова рода

Так и сидел князь Рюрикова рода Володарь Ростиславич, прикованный за ногу к корабельной мачте, так и посматривал на сутулую спину волхва, расположившегося с большим удобством на носу судна. Так и пестовал князь Володарь в душе невостребованное доселе смирение. Ах, если б взгляд мог пронзать плоть, подобно острию пики! Наверное, Возгарь был бы уж тысячекратно умертвлён.

Ненависть и невыносимое бремя вины лишили Володаря и страха перед необъятностью водных стихий, и неизбежных последствий чувствительной качки. Злорадство питало его болящую душу, когда он видел позеленевшее от непреходящей дурноты лицо Борща и его перепачканную харкотиной одежду.

Володарь исподволь наблюдал за жизнью на борту «Единорога». Кого тут только не было! Смуглые и бледные, округлые и вытянутые, красивые и безобразные, огромные и мелкотравчатые, смиренные и наглые, но все одинаково озабоченные, сплочённые единым деланием, единым преодолением опасного пути по изменчивому лику горько-солёной воды. Некоторые матросы были черны, как приспешники сатаны. Их курчавые, как овечья шерсть, волосы, их широконосые, босые лица забавляли князя. Когда они один за другим лезли из чрева корабля на божий свет, Володарь принимался истово креститься. Страх Господень помогал преодолевать горестную одурь. И кто же воистину ведает, где расположено адское пекло? Что там звенит? Что завывает многоголосо? Не адские ли муки терпящее человечье племя? Князь Володарь пристально рассматривал чернокожих шнырков, когда те с беличьей ловкостью сновали по снастям «Единорога». Не шевелятся ли под драными портками, свернутые в кольца, подобно вервиям, чертенячьи хвосты? Не прячутся ли в нечесаных кудрях рога? Носы-то и бельмастые буркалы точно соответствовали святочным сказаниям, только серного духа недоставало.

Над «Единорогом» божественным куполом сияло ясное небо, под днищем корабля ретиво перекатывались пологие валы. Тоскующего Володаря орошали водопады брызг, и он мало-помалу начал забывать муки смертельно раненной совести.

По ночам к нему являлась Сача. Днями половчанка пряталась где-то в брюхе корабля, словно суслик в норе. Любимая рассказывала ему о конях, о своих ежедневных заботах, поверяла страхи.

– Боюсь большой солёной воды, – говорила она. – Ночью по морю лучше плыть. Ночью я слышу только голос зверя, но не вижу его ужасной личины.

Сача поведала своему Володу обо всём, произошедшем во время его горестного беспамятства.

– Водитель кораблей не позволил Давыду сесть на один корабль с тобой. Он же разлучил с каганом и волшебника, и его слугу. Водитель кораблей отправил моих братьев на другой корабль, на тот, чей парус похож на пестротканый ковер. Водитель кораблей не хочет, чтобы мы сражались друг с другом. Он хочет вести нас к каменным стенам и лезть на них с нами вместе, чтобы не убили друг друга на его кораблях, а убивали чужаков на каменных стенах. Каган боится водителя кораблей. Он злился, но ослушаться не посмел. Все боятся водителя кораблей, потому что он дружит с духами водной степи. Но я смелая, я уговорила водителя кораблей не отправлять меня к братьям под пестротканый парус. И он оставил меня с тобой как прислужницу для тебя и для коней…

Володарь угрюмо молчал. Он нарочно гремел цепями, стараясь привлечь внимание матросов к своим небывалым и недоступным для прочих утехам. Князь сминал и без того податливое тело Сачи, заставляя её стонать в своих каменных объятиях. А она, как много раз до этого, с безропотным послушанием принимала на себя его душевную боль. А стыда половчанка не ведала, и князь со злорадством наблюдал, как матросы одаривают её взглядами, полными алчной безысходности.

* * *

Три дня и три ночи провели они в походе, когда Сача пропала. Не пришла однажды ночью. Володарь напрасно прождал до утра. Настал следующий вечер, и половчанка снова не явилась. Тогда Володарь снизошёл до расспросов. На палубе дромона, там, где проводил дни и ночи князь, где шастали неприкаянно мучимые морской болезнью волхв и его ученик, время от времени появлялся и «водитель судов», которого боялись все, кроме горестного князя Володаря.