Изгои Рюрикова рода

– Так ты вооружён! – взревел Володарь. – При мече! Ах ты, тварь колченогая-косоглазая! Демонский наставник!

По добру ли, к беде ль, но скамьи и столы в портовой корчме были изваяны из каменных глыб и вмурованы в каменный же пол – иначе венецианскому дьяволу было б и вовсе несдобровать. Перепуганная со сна Сача, явившаяся в едальню в одном исподнем, с растрепанными косами, с налипшей на смуглую кожу соломенной трухой, огрела венецианца Лауновеховым щитом. Тот не смог устоять на ногах. Пришлось Виникайо Буджардари выползать на божий свет по-собачьи, на карачках. Уже на каменной, прогретой солнышком мостовой он принял положение, отличающее человека от четвероногой твари, и затем быстро смешался с прирастающей толпой.

* * *

Володарь не помнил, как оказался в их с Сачей каморке. Он долго лежал, разглядывая стропила в полной тишине.

– Что станем делать? – спросила Сача наконец. – Я, пожалуй, наймусь в войско каменного кагана. Не хочу быть тебе обузой.

Она заговорила с возлюбленным князем на языке племени Шара, заговорила тихо, нежно оглаживая его покрытую испариной грудь твёрдой ладошкой:

– Я хочу уехать из каменного города. Вспомни. Ты обещал!

– Я дал рабыне слишком много воли! – рыкнул Володарь. – Не я, ты повелеваешь мною! Не бывать такому более!

Он вскочил с лежанки, схватился за ножны, заметил, что не обут, позвал Илюшу и тот явился на зов.

– Неси чистую рубаху! Неси сапоги и шапку! Неси пояс, серебряный, наборный, дарёный Твердятой! Святые Ирина и София ждут меня! Эх, ослабел я! Эх, размяк у бабы под боком!

Он не слышал её шагов за грохотом собственных сапог. Но Сача следовала за ним неотлучно, поначалу опасаясь приближаться. Но наконец, удостоверившись, что гнев и хмель вылетели из его головушки вместе с частым дыханием, пошла рядом и даже несколько раз пыталась прикоснуться к его руке своею. Что за баба! Как есть степная лисица: хитрая, красивая, ласковая, свирепая.

* * *

Они петляли по уличкам узким и широким, извилистым и прямым. Право слово, гулять по лесу или скакать по широкой степи на коне было куда как приятней. И в лесу, и в степи столько разных примет! Опытный путешественник нипочём не заблудится. А здесь как жить? Все стены каменные, все улицы одинаковые. Володарь, как заведённый, твердил странное ромейское слово, слышанное им где-то и запавшее в память:

– Лабиринт, лабиринт, лабиринт…

Володарь время от времени поднимал лицо к небу, высматривая купол Святой Софии. Порой благодатная цель пряталась за кровлями домов повыше, но стоило свернуть на уличку пошире – и купол снова возникал у них над головами. Чем больше делался купол Святой Софии, тем многолюдней становились улицы. Они и не заметили, как их подхватил и понёс людской поток, как они перестали выбирать направление движения, отдавшись на волю текучей толпы. Их задевали плечами, их поругивали, они чуяли смрад немытых тел и благовоний. Володарь прислушивался к разговорам. Говорили об императоре Алексее и его брате Исааке, об их благородной и набожной матери Анне, о ценах на масло и вино, о рискованной войне на западных рубежах империи, о странных повадках варяжской солдатни, наводнившей город. Кто-то восхвалял отважных братьев, рискующих противопоставить силу силе. Кто-то сожалел об императоре Вотаниате, свергнутом с престола силой оружия. Путаная история! Князь Володарь, сколько ни силился, так и не смог уразуметь хитросплетений императорского родства. Сача, упрямо не желавшая понимать ромейский язык, стала уставать, гневаться, пофыркивать и уже ухватилась за рукоять кинжала, когда гомонливая толпа вынесла их на огромную площадь. Циклопические стены ипподрома вознеслись перед ними, подобно склонам гор: мрамор и гранит, яркая голубизна небес и льдистая холодность камня. Внимательные лики статуй глазели на них из-под сводов арок. Людской поток растёкся по площади, давая простор сделать шаг, избавляя от чужого зловония и от ненужных, тревожных сплетен. Володарь придерживался прежнего направления – его манили купола Святой Софии. Половчанка покорно тащилась следом.

Володарь невольно зажмурился, заметив златокудрую голову Галактиона. Блеск его волос усугублялся головным обручем червонного золота, осыпанным большими сапфирами. Солнечные блики плясали в синих камнях, рассыпались голубоватыми искрами, слепили. Володарь отвернул лицо, надеясь, что юнец его не заметит. Но не тут то было! Галактион подскочил к нему, вцепился в рукав рубахи. На этот раз от него пахло свежим, чуть забродившим виноградным соком. За юношей неотлучно следовал слуга. Пола его плаща топорщилась, скрывая длинные ножны.

– С утра вино пьешь? Отец с матерью позволяют? – буркнул Володарь наугад, надеясь насмешкой отогнать от себя прилипчивого юнца. Но его затея не удалась.

– Мой отец – кредитор самого императора! – фыркнул Галактион.