Изгои Рюрикова рода

Он заговорщицки приложил палец к губам.

– Святейший патриарх не одобряет такие дела. Однако Хадрия вскормила Елену и Галактиона своим молоком. Она чрезвычайно предана нам…

Между тем Хадрия положила меч на плечо, примерно так же, как это делают императорские наемники-варяги, приблизилась. Старая нянька удерживала его легко, словно это было не оружие, а простое помело. Зачем она принесла меч?

– Прибежал заплаканный отрок. Илия его имя, – «прокаркала» старуха. – Без памяти, без толку бормочет об убийстве в поганом месте, именуемом «Вислоухим лошаком». Говорит, там случилась резня.

Володарь выхватил ножны у неё из рук.

– Седлай коня! – выдохнул он.

– Осёдлан, – был ответ. – Отрок уж заждался. Рыдает.

* * *

Володарь вбежал в полумрак конюшни. Тишину знойного полдня нарушали лишь отдалённые портовые шумы да отчётливое зудение оводов. Где-то неподалёку монотонно капала вода, и он пошёл на звук. Позади глухо стучали копыта Жемчуга. Володарь знал: Илюша сидит в седле, следует за ним неотлучно.

Тела Сачи и Мэтигая были подвешены высоко, к стропилам потолка. В предусмотрительно подставленные вёдра натекло много уже успевшей потемнеть крови. Она начала подсыхать, подернулась пленкой. Володарь задумчиво прикоснулся к ней и отдёрнул руку. Илюша застучал огнивом, и вскоре колеблющееся пламя факела осветило полумрак конюшни. Задрав голову, Володарь смотрел на иссечённые ударами тела. Илюша глухо рыдал, Жемчуг скалился, задирал голову, словно хотел бы выдернуть узду из хозяйской руки, но силы оставили его. Володарь чувствовал: Елена здесь, стоит за его спиной, неподвижна, как мраморное изваяние на форуме. Что она сделает? Заплачет? Бросится ему на шею? Будет умолять снять мертвецов со стропил? Помнит ли она, как Сача набросилась на неё с ножом?

– Все умерли… – тихо проговорил он.

– Не все, – эхом отозвалась Елена. Она действительно была здесь, и голосок её был звонок, как обычно. – Довольно плакать, Илия! Полезай наверх, перережь путы.

Володарь слышал, как Илюша выскочил из седла. А потом мёртвые тела глухо ударились о пол конюшни. Он нашёл в углу сваленные в кучу торока, достал из них большие, пропахшие конским потом куски грубой материи. Откуда-то явилась Хадрия с огромным ушатом воды. Бормоча молитвы на малопонятном Володарю наречии, она обмывала кровь с тел Мэтигая и Сачи, водила тряпицей по странным рисункам на телах брата и сестры, цокая языком и, казалось, хвалила искусство живописца, так ловко изобразившего на человеческой коже чудесных птиц, зверей, рыб и бабочек. Это Хадрия сняла с запястья Сачи свитую в тугой жгут белую прядь.

– Ишь ты! Памятка от возлюбленного! – проговорила она, искоса глянув на Володаря. – Но не от тебя.

Князь вырвал из жилистой руки старухи белую прядку, торопливо спрятал в поясной кошель, прошептал едва слышно:

– Я отомщу…

Володарь и Илья обернули мёртвые тела в куски пропахшей лошадиным потом материи. Потом, уже под утро, явилась ещё подмога. Разряженные в шелка слуги Агаллиана принесли крытые белоснежным крепом похоронные носилки. На шёлковом балдахине золотыми нитями были вышиты кресты. Бездыханные тела половцев положили в них. Елена снова возникла, будто ниоткуда, будто до этого, во всё время скорбных хлопот бесплотным духом парила под стропилами потолка.

– Какой они были веры? – тихо спросила она.

– Язычники… – отозвался Володарь. – Я скорблю…

Он шарил по голове в поисках шапки, но та куда-то запропала. Тогда он истово перекрестился, наконец, найдя в себе силы, протолкнул тугой ком, ставший в горле, заговорил:

– Я грешен, Елена. Я не любил Сачу так, как сумел полюбить тебя, но…

Ароматная ладонь стала преградой для его слов.

– Не стоит, – проговорила Елена. – Я не хочу этого слышать. Слуги отнесут твоих товарищей за городскую стену. Там есть кладбище для чужестранцев, там их и похоронят. А нам надо возвращаться домой. Отец ждёт тебя.

Часть четвёртая