Изгои Рюрикова рода

Тат никогда не переставала изумляться дикости людей, живущих в городах. Она удивлялась даже тогда, когда, казалось бы, удивляться было нечему. Вот и этот город поразил её снова, хоть и не первый раз она въезжала в его ворота. Зачем тратить столько сил на починку столь жалкой ограды? Сложенная в стародавние времена подданными великого хазарина, стена была разобрана на потребы жителей города. Впоследствии новые хозяева, русские князья, пытались чинить стену, да положили камни кое-как. В щелях кладки быстро проросла живучая степная травка. Народец в городке жил вороватый, таскал камни из верхних рядов, чтобы делать фундаменты для домишек, потому крепостная стена жила, подобно степи, своей странной, неисповедимой жизнью. То возвышаясь, то опускаясь к самой земле, пряталась в густых зарослях. Приходилось бдительно присматривать за Миронегом. Очарованный трелями птах и медвяными ароматами цветов, уставший трястись на спине верблюда, он то и дело спешивался, чтобы забраться в колючие кусты. Там, в благоухающих зарослях, жители благословенной Тмутаракани нарыли ловчих ям. По странному разумению местных уроженцев, всякий путник не желавший попадать в город через ворота, как все добропорядочные люди, а полезший через заманчивую в своей доступности стену, неизбежно попадал в одну из ловушек. Добро, если дело обходилось без увечий. Днища многих ям были утыканы заострёнными кольями. Если попавший в яму бедолага и выживал, всё одно подлежал скорому суду и почти неизбежной казни.

Тат вела свой маленький караван вдоль стены. Аппо смирно сидел в седле, между горбов верблюдицы. Демьян и вовсе дремал, убаюканный пением Буги. Ах, как повезло ей с сыном! Много больше, чем с любой из дочерей! Устрашающий вид богатырских плеч, огромных рук и ног его оберегал их от навязчивых приставаний любителей нечаянного грабежа. Пытливый, быстрый ум Буги выручал её в минуты тяжких сомнений. В счастливый час праматерь рода Шара, досточтимая Кёра, даровала ей после прекрасной дочери столь достойного сына! Сколь многие умения он сумел обрести! Сколь многое смог перенять у старших родичей! Сколь щедро одарили его предки навыками, недоступными ни ей самой, ни его отцу, ни бабкам и дедам. Вот и сейчас Буга пел одну из своих странных песен, протяжных, будто вой зимнего ветра в степи. Буга знал, что делает! Он баюкал гнев Демьяна. О, она заметила: чем ближе подходили они к городу русичей, тем молчаливей становился Демьян. А в прошлую ночёвку и вовсе не спал. Всю ночь слушала Тат, как водит он точилом по лезвию меча, как шепчет странные слова. Стыд и боль снедают его душу. Он болен, и Буга врачует его. Но по силам ли юному врачевателю излечить столь тяжкую болезнь? Странны, темны души людей, рождённых под пологом северных лесов! Поклоняются строгому божеству – видела Тат тёмные лики безвинного страдальца, нарисованные на досках. Поклоняются ему лесные люди, но не боятся строгого взыскания. Кладут поклоны, платят подать, но так же подвержены гордыне и стяжательству, так же сластолюбивы и склонны ко лжи, как те, кого именуют язычниками. Вот и Демьян один из них. Болен, тяжко болен! Сначала снедала его непомерная гордыня, а ныне ненависть лишает его последних сил! Чудны помыслы лесных людей, странны верования! Ни на единый миг не забывает Демьян о претерпевшем муки темноликом человеке. Носит на груди выкованный из золота символ, именуемый распятием. Часто слышит Тат слова молитв, которые читает Демьян по памяти. Но болеет дух его, мечется, стенает, жаждет мести, жаждет золота, жаждет преклонения и признания, словно мало ему целого мира. Скучно ему было в плену собственной воли, тоскливо ему и на свободе. Везде ему темница! Болен Демьян, болен! Болен!

* * *

Ворота Тмутаракани оказались распахнутыми настежь. Ни цепи, ни лесины, ни какой иной препоны не положила стража поперёк проезда. Сонный олух, обряженный в колпак из валяной шерсти да в ржавую кольчугу, стоял себе, привалившись к воротному столбу. Да не пьян ли усталый страж?

– Давай деньгу, степняк! – сказал стражник, приоткрыв один мутный глаз. – На море три дня штормило. Кораблей у пристани нет. Сколь дней станете на торжище ошиваться? Сколь дней ваши одры будут на наших улицах гадить?

Тат приметила, как, едва лишь заслышав родную речь, Демьян положил руку на рукоять меча. Тат узрела, как кривит он в горькой усмешке изуродованные губы! Прикрыл Демьян лицо синим платком, подаренным её дочерями, надвинул на лоб лисью шапку. Словно спрятаться захотел, словно боится встречи с соплеменниками. Стесняется нового лица? Желает скрыть? А глаза-то темны! Воронёной сталью ощетинился взгляд.

– Надо уплатить пошлину, Деян! – тихо проговорила Тат на языке племени Шара.

Недрогнувшей рукой Демьян полез в кошель, достал положенную мзду, склонился с седла, вложил монеты в руку сторожа. Тот взвесил мзду на ладони, проговорил с глумливой усмешкой:

– Мало! Посмотри, степняк! Ты сам да баба твоя, да прислуга, да раб…

Страж, нащурив глаза, уставился на Миронега.

– Ты чьих будешь? С каких земель?