Изгои. Роман о беглых олигархах

…Под вечер я засобирался домой, в свое пригородное пристанище. Ни к чему было вызывать подозрения хозяина, я и так не появлялся две ночи, и тот, чего доброго, мог из лучших побуждений позвонить в полицию. Получив от Вики подробные разъяснения по поводу завтрашнего вторника, я расцеловал ее и вышел в осенний сумеречный вечер. Улица преобразилась, она уже не была такой безлюдной. Прямо напротив дома суетился озабоченного вида молодняк, вооруженный предметами киноаппаратуры: огромный, упакованный в искусственный мех микрофон, две камеры на треногах и еще какая-то их киношная техника. Командовал этим мини-отрядом худосочный парень, весело матерившийся по-русски. Отчего-то присутствие на этой тихой, ничем не примечательной улице ругающегося по-русски киношника меня совсем не удивило. Мало ли, кто это может быть? Снимают люди кино, делом занимаются, парень этот вон как разволновался, орет на всех, переживает. Сразу видно, человек дела, молодец. Я мазнул по нему взглядом, он не обратил на меня никакого внимания. Так мы и разошлись, каждый в свою сторону. Вернее, я ушел, а он остался.

«Белый Китаец»

Русская душа в эмиграции – самое уникальное и сложное нерукотворное сооружение на Земле, и никакому инородцу понять ее не суждено, сколько ни пытаться. Англичанина, например, нельзя себе представить сидящим у кухонного стола, ночью, при камерном освещении, за стаканом чистого джина, бродящим в дебрях тысяч оставленных без ответа вопросов. Русский эмигрант подобен копеечному шарику, наполненному воздухом: поместите такого ради эксперимента в вакуумную зону, его и разорвет на смешные лоскуты. Русских эмигрантов раздувает чрезвычайная сложность и небывалая потенциальная величина их личности, мучит ностальгия по огромной России, бывшей когда-то безграничной ареной для их гипертрофированного личностного роста. А здесь, в тесной островной ссылке, что? Разве есть куда развернуться русскому человеку? Кто тут в состоянии понять его? В России душу поставила вне закона неотвратимость безжалостного приговора суда, и тогда душа с проклятьями и стенаниями полетела сквозь границы, оказалась на Острове, хотела лететь дальше, но дальше океан, идти некуда, пришлось остаться. Здесь, на проклятом Острове, она – русская душа, душонка, душенька попала в кислую, скудную атмосферу и решительно никому сделалась не нужна. И тут не в житейском дело, но в духовном. Ведь иной из невозвращенцев помирился бы даже с имущественными потерями (что деньги, если они заменили полноценную жизнь), но вот уж никак не с тем вопиющим, что в окружающее бытие, пусть и чужое, его не приняли. Плевать, но это жизнь, и как же, позвольте, из жизни этой, пусть куцей, пусть непонятной, вот так запросто взять и выбросить на ветер человеческое «я»?! И кричит душа эмигрантская: «Коли нет меня, то что вообще есть? Смотрите на меня, я требую публичного сострадания, порицания, плевать! – я требую внимания! Поймите, вы – бездушные нескуластые морды, Я, Русская Душа, страдаю! А раз так, то давайте срочно менять ваш прогнивший уклад, все окружающее меня пространство, потому что человек – это гордо, особенно если речь обо мне, а вы мне не нужны, при вас я страдаю, мне больно! Что? Вы ничего не хотите менять? Никуда не хотите уйти? Тогда уйду я, хотя мне и идти-то некуда. Вода кругом, едри ее мать. А я так любил себя там, в России, в окружении привычных, милых мне вещей и пейзажей. А у вас тут… Тьфу!»

Вот так и получилась целая колония, большое общество людей, отвергнувших когда-то любимую, но ныне недоступную Родину, которую начинали упрямо и страстно, совсем по-детски снова любить и глухо ненавидеть. Отсюда, с Острова, все кажется иначе, именно кажется, а не видится, ибо никакой искусственный глаз не в силах заменить глаз собственный. Никакой, даже самый независимый (в природе не встречается) новостной телеканал никогда не даст понимания происходящего там, за туманом, детьми которого стали они – бывшие русские, в своей стране поделенные национально, а здесь скопом записанные в одно меню дурной и странной судьбы своей.

Эта нелепая, еще вчера казавшаяся невозможной ненависть к собственной стране, эта бравада друг перед другом, мол, «что там делать, в этом русском хлеву, набитом ментами и простаками», все это вдруг стало для некоторых «бывших» нормой их озлобленной жизни. Господи, Феликс, сукин ты сын, ну чего тебе не сиделось спокойно, спрашивается?