Изгои Вечного города. Первые христиане в Древнем Риме

Однако в дальнейших представлениях, созданных отчасти под влиянием языческих верований в существование могучих злых сил и дуалистических религий Востока, отчасти под влиянием собственно христианских представлений о зле, грехе, наказании, происходит своего рода гиперболизация роли дьявола и его слуг-демонов, которые вселяются в человека, дабы побудить его к свершению дурных дел. В апокрифическом Послании Варнавы (согласно Деяниям апостолов — спутника апостола Павла), созданном в начале II в., дуализм прослеживается достаточно ясно: автор говорит о двух путях для человека — пути Бога и пути сатаны (Barn. XVIII). Сам образ сатаны получает окрас: его путь назван путем «Черного» (XX).

Проблему сатаны и его роль рассматривали и христианские богословы II–III вв., но формирование народных представлений отразилось прежде всего в апокрифической литературе, которая адресовалась основной массе верующих и — не будучи признана впоследствии и даже запрещена церковью — сыграла свою роль в глубинных верованиях населения империи. Эта литература не только передавала самые фантастические легенды, но и содержала поучения для верующих, в том числе и о преодолении козней сатаны. В этом отношении интерес представляет «Пастырь» Гермы (написано, скорее всего, около 120 г.). В отличие от сложной образной структуры канонического Откровения Иоанна Богослова, все образы и притчи в «Пастыре» адресованы таким же, как автор, не слишком образованным людям, жаждущим получить ясные ответы на мучившие их вопросы. Одна из главных проблем «Пастыря» — проблема этическая, нормы поведения христиан. В связи с этой проблемой и возникает вопрос о роли дьявола, бесов и возможности отдельного человека противостоять им.

Согласно рассуждениям, приведенным в части этого сочинения, называемого «Заповеди» (VI), рядом с человеком находятся два ангела: добрый и злой. Злой ангел (прообраз чёрта народных верований) входит в сердце человека, и тогда им овладевают гнев, досада, вожделение, надменность и т. п. Причем вера не спасает от злого ангела — он тоже может войти в сердце верующего, и тогда тот непременно согрешит. Тем самым все эти дурные чувства и побуждения — в отличие от того, что писал автор Послания Иакова, — как бы внушены извне. Правда, верующие должны отдавать себе отчет об источнике подобных помыслов и бороться с ними. Осознание того, что все дурное навязано человеку дьяволом, по всей вероятности, помогало людям не ощущать себя до конца греховными, смягчало чувство собственной вины, которая, по существу, превращалась только в слабость, неумение противостоять дьяволу.

В другом месте «Заповедей» подробно обсуждается вопрос о могуществе дьявола (XI, V–VI). Герма говорит явившемуся ему наставнику (он называет себя «ангел покаяния») о том, что дьявол упорен и своею силою противодействует рабам Божиим. И получает ответ, что дьявол страшен тем людям, кто не силен в вере: он искушает верующих и вселяется в тех, кто не полон веры, и они становятся его рабами. Человек, не соблюдающий заповеди, губит сам себя: здесь как бы сделана попытка соединить идею дьявольского внушения и личной ответственности человека.

Согласно этому произведению, дьявол оказывается ответственным и за действия лжепророков (острый вопрос для христиан второго века, когда шла ожесточенная борьба между разными христианскими группами, а многочисленные проповедники обвиняли друг друга в искажении истинного учения Христа): он вселяет в них свой дух. При этом наряду с пустыми предсказаниями по наущению дьявола лжепророк может сказать и что-либо справедливое, чтобы привлечь к себе верующих (Заповеди, XI): тем самым косвенно признается коварство и сила злого духа.

Пафос всех рассуждений о дьяволе — настойчиво повторяемые в разных местах «Пастыря» убеждения не бояться сатаны («не может дьявол пересилить рабов Божиих, которые веруют в Господа от всего сердца»). Эти рассуждения были своеобразным ответом на складывающуюся веру в сатану как главного врага человека, побуждающего его к отступничеству, и на всевозрастающий страх перед этим главой злых духов.

Во II в. сатана выступает как единый образ могущественного владыки (начальника) всех злых духов: именно так пишет о нем апологет Юстин (I Apolog. 28). Христианские апологеты пытались, сталкиваясь с подобными верованиями, согласовать существование Сатаны как воплощение зла с единым Создателем мира — Богом. Ориген в трактате «Против Цельса» писал, что демоны тоже творение Божие, они были созданы не как демоны, но будучи разумными существами, сами отпали от добра. Тертуллиан также считал, что созданный изначально добрым сатана не устоял в добре, но добровольно развратился, посеял грех, сделался виновником зла.