Изгоняющий остылых: Путь по рубежному тракту

Это место знакомо всем убийцам остылых. Бирюзовый тракт Родных Земель. По нему юнцы отправляются на стену и на первое испытание. Он получил своё название из-за удивительного по цвету мха, пробивающегося то здесь, то там на дороге. Где-то там впереди за голубыми елями виднелось поселение — Родники Любви. За спиной укрылся каменными укреплениями небольшой городок — Глас Ястреба. А вон там, внизу, справа возле гладкого, безмятежного озера виднелся поселок Глубокий Овражек. Охотник сидел на дороге, ведущей в Крепость Рух. В земли Громовых Птиц. Именно туда вели непокорного нарушителя служители закона за то, что он отказался выполнять приказ.

Чтобы справиться с послушниками, ему потребовалось высвободить свой резерв — запрещённый прием Ордена. И теперь он не мог исцелить себя и медленно угасал.

Наёмник приблизился и осмотрел поле боя. Охотник поднял голову, даже от такого простого движения раны на его груди снова открылись и начали сочиться кровью.

— Тебя послали добить меня?

— Не по твою душу, приятель, я пришёл в эти земли, — подбирая слова осторожно отозвался наёмник, осматривая место побоища. — Я хочу бороться с чудищами, как и ты.

— С чудищами? Посмотри тогда на них. — Преступник оторвал кисть от земли и обвёл рукой лежащие перед ним тела. Нужно сказать, у охотника это плохо получилось, и он начал заваливаться на бок. И всё же он нашёл силы снова подняться и, осмотрев свои раны, засмеялся. У чёрной птицы не хватало несколько зубов, что делало его ещё более ужасным в чужих глазах.

— Ну и зачем всё это, парень? — вздохнул дварф, уперев арбалет в землю передней ручкой.

— Орден — это просто колесо, что вертится по дороге. Оно катится по инерции, понимаешь? Они пришли за мной и моей семьёй, они ждали того дня, когда у меня родится сын, чтобы подвергнуть его тому же, чему подвергли и меня, — убийца харкнул красным сгустком.

С усилием он заставил себя собраться и посмотреть на дварфа:

— Я приказал жене и сыну, чтобы они сбежали. И за это они поймали меня и повели на суд в Крепость Рух. — Здесь он сглотнул комок, подступивший к горлу, и закашлялся кровью. — Там должны были вынести мне приговор.

— И всё равно я не понимаю, почему ты напал на них? — покачал головой дварф, облокотившись на свой арбалет.

— Не будь дураком… Орденские никого не пропускают через врата. Никого из тех, кто столкнулся в горах с чистым… злом. Осерение — детская забава. Там… мы сражались с настоящими тварями. Высшими порождениями полога.

— Я здесь редкий гость, приятель, и с традицией чужаков не знаком. Но, быть может, ты расскажешь мне, как учителю истории, подробнее? Тогда, вернувшись в Синие Горы, я запишу это для будущих поколений в дварфийском эллипсисе, — объяснил дварф.

— Как твое имя? — неожиданно спросил незнакомец, в его взгляде проступило что-то живое.

— К’Йоевгхан, некогда историк, а теперь наёмник из Синих Гор, — пояснил дварф.

— К’Йоевгхан, — посмаковал охотник это слово и растянул разбитые губы в некое подобие улыбки, увидев, что дварф на полном серьёзе достал бумажный свиток-блокнот и готов записывать.

— Не знаю, что там будет после, но, клянусь, я замолвлю за тебя словечко…

Слова давались убийце остылых с трудом.

— Там, за стеной, есть твари намного опаснее. Вы, дварфы, о них ничего не знаете, потому что охотники убивают всё. Раньше, когда нас было много, по южным горам… южным землям не бегало ничего крупнее пероотля. А теперь… нас всё меньше. Хранители Крепостей жертвуют нами всё чаще из-за того, что они сами выдохлись и из-за того, что порождения становятся всё более опасными. Они меняются. Раньше и пероотли были не самым маленьким порождением. Были прейды. Этого никто не помнит.

Охотник закашлялся.

— Чем ближе ты подходишь к порогу… к грани между жизнью и смертью, тем больше ты утопаешь в воспоминаниях Хранителя Крепости. А я всю жизнь ходил просто по ней. Даже орденские не понимают, какой груз давит на защитников крепостей.

Он попытался отдышаться, сильно забирая ртом воздух. Затем безумно улыбнулся и посмотрел на дварфа.

— Хочешь шутку? Тела останутся здесь. Они никуда не расходятся в этих землях, даже не оживут. Смешно, правда? Слишком спокойные. Нет осерения здесь… я не должен идти дальше… тупые болваны…

Он снова начал говорить о катящемся колесе и потом добавил нечто новое:

— Это — личное, понимаешь?

— Личное? — переспросил дварф, выдержав многозначительную паузу. Он провёл рукой по своей бороде. Это был весьма многозначительный жест у обитателей Синих Гор. — У меня личное — это жена и дети.

— И у меня… Теперь они свободны, — испустив дух, прохрипел охотник. Он так и не упал, только запрокинул голову и широко раскрыл глаза, смотря куда-то вверх. К’Йоевгхан покачал головой, сделал какие-то пометки в блокноте историка и пошёл дальше, осторожно ступая по дорожным камням между ещё не остывших тел.