Изюм из булки. Том 1

А тут – как вспомнил обкомовские, набитые едой, подвалы посреди издыхающего города, так в один момент проникся партийной болью. Действительно, глуповато им было бы отдавать эти завоевания…

Да они, собственно, и не отдали.

«What a wanderful world…»

– Вот какую красоту сотворил Господь Бог, – любил повторять N.

И неизменно прибавлял:

– Но только для партактива!

В защиту Егора Кузьмича

Однажды жена принесла в дом котенка, отбитого у юных пионеров: юные пионеры пытались замуровать его в подвале нашего блочно-панельного дома.

Котенок был бело-серенький и некоторое время жил в нашем доме безымянно, пока не обнаружилось, что он не дурак приналечь на молочко. В сей славный час за успехи в поедании всего, что плохо лежит, и тягу к здоровому образу жизни животное было названо Егором Кузьмичом (так звали члена Политбюро товарища Лигачева).

А дочке нашей только исполнилось три года. По интеллекту она стремительно приближалась к новому обитателю квартиры, а по физическому развитию его опережала. Котенок улепетывал от нашей крошки, но она настигала его и тискала в порыве любви…

Однажды жена строго выговорила за это юной Валентине, пригрозив, что если тиранство над Егором Кузьмичом не прекратится, мы его кому-нибудь отдадим. Дочь выслушала угрозу, насупившись.

Педагогическая мина рванула в самый неожиданный момент, в метро: ребенок вдруг зарыдал в голос. Испуганная жена, обнимая дитятко, не понимала, в чем дело, пока дочка не взмолилась на весь вагон:

– Мама-а! Я не буду больше бить Егора Кузьмича-а-а!..

Жена утверждает, что пассажиры посмотрели с уважением.

Вежливая какая девочка

В электричке напротив трехлетней Валентины уместился дяденька с лукошком свежей клубники. Валентина внимательно смотрела на дядю, на лукошко, снова на дядю…

Через пару минут гипноз подействовал, намек дошел, и дядя протянул девочке клубничину.

– Что надо сказать? – спросила дочку педагогически заточенная мама.

– Наконец-то, – пробурчала Валентина.

Способности к обобщению

Гостили у тещи.

Дочь, пяти лет от роду, увидела фотографии за стеклом книжной полки и начала подсчет: «Мама – две фотографии, дедушка Володя – две фотографии, тетя Марина – три фотографии…»

Моя жена попыталась внести в статистику лирический момент:

– Это фотографии тех, кого любят в этом доме…

Дочка внимательно изучила комплект карточек, повернулась ко мне и сообщила:

– Тебя не любят в этом доме!

Первый урок демократии

По воскресеньям она ходила в бассейн во Дворце пионеров. Однажды с утра мы огорчили дочку известием о том, что бассейн сегодня закрыт: там будет избирательный участок. Выборы!

– А что это?

Жена пропиталась ответственностью момента и приступила к политинформации. Мол, люди договорились о том, что один раз в несколько лет они выбирают тех, кто потом будет управлять страной…

Картину идеальной демократии нарисовала за минуту.

– Все поняла?

– Да, – ответила Валентина.

И осторожно уточнила:

– А почему этих людей надо выбирать в бассейне?

Очевидец

Дедушка Толя (мой отец) регулярно просвещал юную внучку: рассказывал про неандертальцев, про древние царства, про Средневековье… Рассказывал, надо полагать, довольно убедительно, потому что однажды, когда в продуктовом советском магазине в очередной раз не обнаружилось еды, пятилетняя Валентина предложила маме:

– Давай позвоним дедушке Толе? Вдруг у него кефирчик остался с древних времен…

Практический склад ума

На досужий вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» – наша четырехлетняя дочь ответила в девяностом году вполне рационально:

– Многодетной матерью. Им продукты дают…

Поэтический склад ума

В эти же годы она сочинила жизнерадостное приложение к Продовольственной программе КПСС:

А пока, а пока

Будем кушать облака!

До двенадцати лет

…она считала, что Никитинская улица, на которой мы жили, названа в честь композитора Сергея Никитина, а метро «Сухаревская» – в честь поэта Дмитрия Сухарева…

Счастливое же детство было у моей дочери!

Сейчас она выросла и живет на Маленковской.

Тут особо не пофантазируешь.

«Вольво»

…Кончалась советская власть. Кончалась очевидно – покамест бескровно, но очень мучительно. Влажным холодным ноябрем 1990-го меня подвозил по каким-то делам мой приятель Юра.

Бывший инженер, он по первой горбачевской отмашке ушел в бизнес. Впереди у него было семь с половиной лет строгого режима, полученные от неподкупной российской Фемиды (у Юры не хватило денег ее купить), – этот сюжет я расскажу чуть позже…

А осенью 1990-го «новый русский» Юрка заехал за мной на «вольво». За рулем «вольво» сидел шофер. Мы толчками продвигались в пробке, мимо булочной, вдоль угрюмой зябкой очереди, ждавшей вечернего завоза хлеба. Люди недобро смотрели в затененные стекла ползшей вдоль них машины, – и я, чуть ли не в первый раз в жизни находившийся внутри иномарки, вдруг кожей почувствовал: вот так они постоят, постоят, а потом просто подойдут и перевернут «вольво».