Призрак гражданской войны висел в воздухе той влажной осенью, и стоило ненадолго оказаться в теплой иномарочной утробе, чтобы почувствовать это по-настоящему…
Песня
В это самое время – когда советская власть в стране еще была, а еда уже кончилась, дюжина голодающих артистов, иллюстрируя постулат насчет горы и Магомета, тронулась в путь за продуктами. За пару-тройку концертов для тружеников Ярославщины нам обещали по несколько десятков яиц, по три курицы и залейся молока.
Это был огромный гонорар осенью девяностого года – деньгами в ту осень можно было заинтересовать только нумизматов.
Среди фокусников, дрессировщиков и мастеров искрометной шутки поехала за едой известная народная певица с двумя подручными баянистами. Ее патриотический номер завершал нашу целомудренную программу.
«Гляжу в озера синие…» – тянула певица, протягивая к народу белы рученьки ладошками вверх. Потом одну переворачивала ладошкой вниз и проводила ею направо, бесстыже любуясь воображаемым простором: «В полях ромашки рву…».
Отпев, она кланялась поясным поклоном, уходила за кулисы, снимала кокошник, вылезала из сарафана – и, отоварившись, мы ехали за новыми курицами.
Ехали в «рафике», по классическому русскому бездорожью – и певица, вся в коже, замше и драгметаллах, только что со своими кокошниками и баянистами вернувшаяся из Германии, в такт колдобинам повторяла:
– У, блядская страна!
Баянисты, покрякивая на ухабах, дули баночный «Хольстейн».
В очередном совхозе певица нацепляла кокошник, протягивала руки в воображаемый простор – и все начиналось сначала:
– Зову тебя Россиею…
И через полчаса, на очередной рытвине:
– У, блядская страна!
Из-за совпадения ритмики это звучало как неспетый вариант куплета.
Красивая «виньетка»
…к этой истории появилась два десятка лет спустя.
Шел концерт в честь очередного съезда очередной руководящей партии. Все, как полагается: Кремль, Путин-шмутин, орел о двух головах, медведь на триколоре…
Гляжу: на сцене – она! В сарафане по новым размерам, в том же кокошнике на то же бесстыжее лицо. Тот же репертуар, та же ручка, в том же месте обводящая бескрайние просторы…
Да, в общем, и страна – та же самая.
В этой патриотической песне
…есть строчка совершенно фрейдистской силы: «Спроси, переспроси меня – милее нет земли…». То есть автору мало просто любить Родину – он хочет, чтобы его об этом спросили, а потом переспросили!
Хорошо представляю себе процесс этого уточнения. Впрочем, тут уже – какие шутки? И спрашивали, и переспрашивали, и стирали в пыль, не поверив ответу…
Потому, наверное, и подмывает не дожидаться, пока за тобой придут, а самому настоять на допросе и заранее, в письменном виде, зафиксировать любовь к Родине.
Жизнь и судьба
Всю жизнь он лудил «лукичей».
В кепке и без. Указующих направление и слушающих «Апассионату». Сидящих на скамеечке. Говорящих речь. Всю жизнь – одни «лукичи»… Страна шла к коммунизму, и «лукичами» предстояло наглухо заставить одну шестую земной поверхности. Благосостояние скульптора неуклонно росло, но душа рвалась из-под спуда в горние выси…
В годы перестройки он сам позвонил в газету.
Приехала журналистка, и партийный Роден начал свою исповедь. О том, как советская власть иссушила его талант; как, вместо того чтобы лелеять божий дар (а в юности его хвалили и Коненков, и Кербель), приходилось делать
Мастерская скульптора была заставлена лысыми уродцами всевозможных видов.
На дворе, однако, уже занимались новые времена, солнце демократизации подрастопило идеологические снега, ручьи гласности журчали по обновляемой стране…
– Над чем вы работаете сегодня? – спросила журналистка.
Скульптор застенчиво улыбнулся:
– Пойдемте покажу.
Они прошли в другую часть мастерской, к окну. Скульптор отодвинул занавеску.
– Вот…
На фанерном постаменте стоял бюстик Ленина.
У Маяковского: «что такое го-ро-до-вой?»
А как теперь объяснить молодежи, что такое – «совок»?
У меня, для пользы юношества, имеются два замечательных свидетельства…
Начало девяностых, зима; звезда программы «Вокруг смеха» пародист Иванов прибывает на гастроли в гостиницу «Центральная» в городе N.
За неимением свободных рук входную дверь в гостиницу Сан Саныч лягает ногой. Дверь распахивается и со скрежетом застревает на неровно залитом цементном полу. Волоча по этому полу сумку и связку книг на продажу, а вешалку с костюмом прижимая к плечу чуть ли не ухом, Иванов начинает ползком продвигаться к стойке администратора.
И швейцар, все это время сидевший на диванчике у входа, интересуется ему в спину:
– А дверь за тобой – Пушкин закрывать будет?
Второй эпизод
…случился на гастролях в Минске, куда я приехал вместе с одним уездным театром. В Минске играли премьеру, а я в том спектакле ставил пластические номера.