Изюмка

К вечеру Изюмка проснулся и опять по-зверушечьи шуршал в кустах, не приставая к Серому и не проявляя никакого интереса к его рыбацким делам. Серый вздыхал и облегченно и обиженно, а под конец сам во всем разочаровался и почти с досадой глядел на разноцветные поплавки, не испытывая обычной тихой, наполняющей грудь, радости, и злился на себя за нелепую никчемную затею – тащить на рыбалку мальчишку, ничуть к этому делу негодного и не привязанного.

К ночи Серый накормил Изюмку ужином и улегся сам, сразу задремав чутким сном не до конца отвыкшего от природных обычаев человека, приподнимая голову всякий раз, когда Изюмка неловко выпутывался из одеяла и убегал „по делу“. – „Простыл, что ли?“ – досадовал Серый, заранее коря себя и гася раздражение, которое будила в нем спокойная отчужденность Изюмки. – „А ты чего хотел-то? – спрашивал он себя. – Ты ему кто? А он тебе кто? Вот… Того и есть…“ – на этой мысли он заснул окончательно, тем более, что и Изюмка вроде бы успокоился, засопел, и лишь изредка подергивался во сне.

Проснулся Серый, как всегда, на рассвете. И сразу же почувствовал пустоту рядом. Протянул ладонь и словно холодом прокатило по спине: Изюмки нет и даже одеяло внутри холодное и влажное – значит, ушел давно. Куда?!

Торопясь, не попадая в штанины, Серый натянул брюки и в майке, не замечая холода, рванулся в кусты. – „Изю-умка! Изюмка! Ты где?“ – будоража влажную рассветную тишину, закричал он. Где-то ошалело ответила разбуженная его криком сойка. На лицо легла мокрая, сорванная на бегу паутина. Паук, проворно выдавливая нить, спешно эвакуировался с его плеча и затаился в сизых листьях ольшанника. Кусты кончились и, с маху перепрыгнув канаву, Серый оказался на окраине поля, перечеркнутой пунктиром линии электропередачи.

– „Изюмка!“ – крикнул он еще раз и тут же острым зрением различил вдалеке фигурку мальчика, который стоял, прислонившись к одному из столбов, и молча махал рукой. Неуклюже переваливаясь, Серый побежал туда. Изюмка, целый и невредимый, смотрел куда-то вверх. Серый проследил его взгляд. На одном из проводов сидела серая птица с коротким узким хвостом и самозабвенно выводила замысловатые щелкающие коленца. – „Ты чего ушел?“ – задыхаясь после бега и волнения, спросил Серый. – „А почему он поет? – спросил Изюмка, указывая на птицу. – Нам в школе говорили: птицы поют весной, чтобы гнезда строить. А осенью – на юг улетают. А он чего?“ – „Кто ж его разберет? – пожал плечами Серый. – Всякое бывает. Может, пары не нашел, может, гнездо разорили… Может, просто в башке его птичьей повернулось чего… Бывает такое, что не ко времени петь начинают… птицы всякие…“ – „Жалко его,“ – помедлив, сказал Изюмка. – „Всех жалко,“ – думая о чем-то своем, откликнулся Серый. – „Я встал, вы спали еще. Я и пошел, – сказал Изюмка. – Шел, шел, а тут он… поет…“ – „Ладно, пошли обратно, – вздохнул Серый. – Пора уж до дому собираться. Покуда доедем…“ – Изюмка кивнул и, глядя куда-то вдаль, зашагал по раскисшему полю чуть впереди Серого.

* * *

Изюмка крошил хлеб в куланью кормушку, когда услышал в конце коридора знакомый раскатистый голос: „Иваныч! Здрав буди! Примешь меня с семейством? Ты у нас теперь известный юннатский попечитель!“ – Натренированным к секторским шумам ухом уловил Изюмка и тихий ответ Серого: „Проходите, Андрей Викторович, конечно… Об чем речь… Пусть ребятишки в рабочей комнате разденутся. А то пальтишки-то жалко!“ – „Верно! – снова зарокотало в коридоре. – А ну, отпрыски, р-раздевайсь! Вот, Сергей Иваныч покажет, где… Понимаешь, Иваныч, пристали, мерзавцы – вот хотим на тапире покататься и все тут. Я уж им объяснял – зверь не игрушка. Ни черта не понимают. А потом посмотрел – твой-то как лихо ездит, ну, думаю, черт с ними, хоть отстанут. Верно я говорю?“ – Серый ничего не ответил, видимо, просто кивнул головой.

Изюмка доломал последнюю буханку и боком выскользнул в коридор. Увидел тоненькую высокую девочку и маленького мальчика в пушистом верблюжьем свитере. Они стояли к нему спиной, у мальчика над воротником свитера торчали стриженные ежиком волосы и темно-розовые оттопыренные уши.

– „Иваныч, разъясни потомкам обстановку! Да построже с ними, построже!“ – добродушно сказал Андрей Викторович и, отойдя, прислонился к стене. – „Вот это… значит, того… тапир, – растерянно сказал Серый и ткнул пальцем в клетку. – Звать Васькой и Муськой… К Ваське лучше не лезть, особливо когда того… голодный. Кусаться не кусается, а припечатать того… может…“ – „Слыхали, потомки?!“ – взревел Андрей Викторович, – „А мы не боимся!“ – пропищал мальчик и присел, почувствовав сзади движение отца. Андрей Викторович подхватил сына подмышки, подбросил высоко вверх: „Ах ты храбрец какой!“ – Мальчик счастливо засмеялся, а девочка, большеглазая, тонкошеяя, подошла к отцу и потерлась лицом о рукав его ватника. Он отпустил мальчика и, не глядя, обнял ее за узкие плечи.

Изюмка, надеясь проскользнуть незамеченным, пробирался вдоль стены коридора.