Измена. Право на истинную (СИ)

— А это все потому, что Мать Луна меня наказывает и не желает моего перерождения. Ревнивая стерва знает, что в следующей жизни я ни за что не стану Жрецом. И не верит моим молитвам, в которых я ей лгу, что и в будущей жизни буду ее рабом.

— Скинься с обрыва.

— Я же тебе не истеричка, — недовольно фыркает. — Да и наказуемо, знаешь ли. Таким способом от судьбы не убежишь. Она все равно нагонит, а потом ты будешь гадать, какого черта в твоей жизни происходит, а это все из-за твоих прошлых ошибок тебе прилетает и прилетает по голове.

— То есть у тебя есть все варианты еще сотни лет всем надоедать?

— Как вариант, я вам послан за грехи ваши, — пожимает плечами и выхватывает новую мышь. — И, судя по всему, особенно нагрешила кухарка, — переводит взгляд мне за спину и улыбается, — да, моя милая?

Я оборачиваюсь. В дверях стоит разъяренная, пунцовая кухарка, у которой аж уши покраснели от злости. Она вот-вот лопнет от гнева. Она хочет схватить тяжелый ковш, кинуться на Жреца, разбить ему голову, а затем сжечь в печи, но тут я сижу, и она не решается на кровавую бойню, которая бы удовлетворила ее. Она медленно пятится, закрывает дверь и что-то злобно и неразборчиво бурчит, однако я вычленяю “да я твою бороду по волоску повыдергиваю”.

— Я ей тоже нравлюсь, — Жрец самодовольно хмыкает, — и я теперь обязан накормить ее мышиными деликатесами. Бороду мне свою жалко. Она меня облагораживает и подчеркивает мою мужественность.

— Милостивая Луна, — медленно моргаю, — да она тебя убить хочет.

— А тебе вот брюхо чуть не вспороли.

Минуту в мрачном безмолвии всматриваемся друг другу в глаза, и Жрец шепчет:

— И будь она милой сладкой булочкой, я бы даже на нее не посмотрел. И я знаю, что она такой может быть. Ворковала тут с конюхом, стерва, а на меня с метлой кидается. Фурия.

Глава 38. Ты все еще...

— Госпожа, к вам там рвется… — Лида не успевает договорить, и в покои входит Мариус, решительно отодвинув ее в сторону рукой.

Я встаю, закрываю собой две колыбели, в которых посапывают мои сыновья, и гость замирает:

— Я не наврежу.

— Меня гложут большие сомнения.

А в глазах его тоска, печаль и сожаление, которое и меня оплели с ног до головы.

— Как вы, миледи?

— Не жалуюсь.

— Я знаю, что вы пережили… какие чувства вас отравили…

— Уходите.

— Они стали и частью меня, — он слабо улыбается. — Это было… больно…

Не понимаю, почему он сейчас говорит о том, что знает мои эмоции и переживания. Он ведь их не проживал, однако его блеклые глаза полны грусти и сочувствия. И так он еще больше меня пугает.

— Я не должен был усилять камень забвения, — шепчет он. — Остались бы волчицей, а я бы принял смерть от рук Альфы. После смерти бы меня ждало забвение.

Очень неловкий разговор, который я не хочу поддерживать. Не стану я сейчас делиться с жутким стариком своими страхами, обидами и растерянностью, а он, похоже, этого и ждет.

— Я… никогда особо не испытывал ярких чувств, миледи. Они всегда были от меня сокрыты, и я не понимал тех, кто проливал слезы или кричал… Я, как некоторые говорили, чурбан…

— Очень интересно.

— Но мне пришлось пропустить ваши воспоминания через себя… И я теперь сам не свой. Мне так не нравится, — делает шаг. — Я хочу избавиться от вашей обиды и отчаяния. Они мне мешают.

— Кристалл Забвения?

— Нет, так он не сработает.

— Тогда чего вы хотите от меня?

— Вы полны холодного презрения к своему мужу и пренебрежения? — делает еще один бесшумный шаг. — Он стал для вас ничтожеством, который при смерти не удостоится даже взгляда? Вы же к этому пришли? Да, я понимаю, что он ваш Нареченный, но меня сейчас интересует то, что чувствует человек. Он сгорел в черных воспоминаниях, истлел в огне тоске и обратился в пепел под криками?

— Он совсем чокнулся, — заявляет Лида и скрещивает руки на груди.

— Знала бы то, что я сейчас чувствую, — Мариус разворачивается к ней и обнажает зубы в оскале.

— От разбитого сердца мало кто умирает, — сердито отвечает Лида.

— Вот именно, — в ярости шипит и вновь смотрит на меня. — Поделитесь со мной холодной зимой, что теперь царит в вашей душе. Сам я не смогу пережить ваши воспоминания, потому что… не умею… не способен… Я застрял…

— Я думаю, вам лучше уйти, — тихо отвечаю я, но Мариус не слушает меня.

Он кидается ко мне под вскрик Лиды с гримасой отчаянного безумия, обхватывает и сжимает мое лицо сухими холодными ладонями, вглядываясь в глаза.

— Охрана! — взвизгивает Лида, а Мариус врывается в мой разум диким зверем.

Время для меня останавливается. Темный чародей вплетается в мысли ядовитыми ростками и пронизывает сознаниями черными нитями. Они ищет во мне освобождение от горечи предательства, как я однажды в Храме Полнолуния.

— Ах ты старый черт!

Наша связь рвется, и меня ведет в сторону. Меня успевает приобнять Лида:

— Я рядом, госпожа.

Два охранника тащат Мариуса прочь, а он смотрит на меня в большом разочаровании и не сопротивляется. Не кричит, не рычит и не предпринимает попыток вырваться. Лишь вглядывается в глаза. Удрученно, недоуменно и растерянно.

— Ты все еще…

— Нет, — сжимаю кулаки.