Изменница поневоле

– Да. Скандал ему точно не нужен. А еще ему не нужно, чтобы о его деньгах кто-то узнал. Фальшивых деньгах! Я тут подумал, пока ты курила… – Назаров устремил взгляд мимо нее на проем окна. – Полгода назад было шумное дело с задержанием банды фальшивомонетчиков. Брали их прямо на квартире, где они печатали деньги.

– И что, считаешь, он прихватил оттуда сумочку? – Маша зло рассмеялась. – Он не того полета птица, чтобы принимать участие в задержании.

– Знаю, – кивнул он. – Еще знаю, что через пару месяцев двоих из группы освободили за отсутствием состава преступления. Один из этой троицы взял все на себя. А о других сказал, что так, мол, в гости зашли. И они вдруг куда-то делись. Когда следователь попытался с ними связаться, он их попросту не нашел.

– И что? Мой парень здесь при чем?

Назаров чуть не заржал в голос. Ее парню хорошо за полтинник, хотелось ей напомнить. Но не сказал и не засмеялся, потому что в словах его и в смехе была бы ревность.

– А твой парень, – он постарался подчеркнуть это слово, – мог вступить с ними в преступный сговор. И парочка талантливых преступников могла поиметь в его лице шикарную крышу. И они вот уже несколько месяцев благополучно изготавливают и сбывают фальшивые купюры, имея при этом неплохой доход. На троих.

– Это бред, капитан! Зачем ему это?

Маша вцепилась в волосы и зажмурилась. Стояла так минут пять, не шевелясь. Ее мир продолжал рушиться, с грохотом, со скрежетом, с воем. Она совершила страшный поступок, но у нее есть оправдание: она была загнана в угол обстоятельствами. Но почему он, ее любимый, сильный, надежный, мог сделать что-то гадкое? Зачем? У него же все есть: дом, работа, семья. Она у него есть, в конце концов. Зачем ему это гадкое, преступное, запретное?

И она повторила шепотом, но уже не так уверенно:

– Это бред.

– Поживем – увидим, – пообещал Назаров и снова полез за стол, потребовав: – Налей мне еще.

– Чего это вдруг? Я не обязана поить тебя, капитан! – возмутилась Маша и уставилась на него.

Он давно перестал улыбаться. Давно перестал казаться милым и сочувствующим, тем, перед которым хочется распахнуть душу. Но от этого не стал врагом. В нем не было угрозы, она ее не ощущала.

Она полезла в шкаф за бутылкой, но все же для порядка проворчала снова:

– Я не обязана тебя поить.

– А я не обязан был выслушивать от тебя признание в совершенном преступлении, которое я не смогу пришить к делу. Видишь, я тебя даже арестовать не могу, если бы и захотел, – добавил он тихо. – Наливай и садись. Будем думать, что с тобой делать.

Глава 17

Ирина ничего не рассказала Светлову. Ни что записи ей сосед помог просмотреть в операторской на автостанции, куда она с ним позавчера после утренней своей смены прокатилась. Ни что нашла на тех записях среди многих одного-единственного пассажира, с которым погибшая Ванечкина девушка несколько раз ездила в соседний районный центр. Или следом за ним, раз уж такое было у нее призвание, – следить за людьми в поисках сенсаций.

Ошибиться было невозможно. На записях было отчетливо видно, что Настя Глебова глаз не сводит с этого человека и следует за ним буквально по пятам. Дистанцию держала смешную, в три-четыре метра. Странно было бы, если бы ее не заметили. А ее заметили, конечно. Пару раз Ирина просила вернуться к тому месту, где пассажир оглядывается на Настю и пристально ее рассматривает.

Это ведь он мог ее убить. Это его ищет полиция.

Но как заявишь? Папку с документами, которые натолкнули ее, Ирину, на эти поиски, Ванечка украл. И ни за что не признается, сам так сказал. Но важнее то, что у пассажира, за которым следила погибшая девушка, должен был быть серьезный мотив для убийства, а этого мотива пока в заметках Ирина не нашла. Не просматривался мотив никак. Поэтому она попросила оператора и своего соседа никому ничего не рассказывать, просто распечатать ей фотографию пассажира воскресного рейса. И благополучно вернулась в крохотный домик, где ее ждал такой нежный и такой ворчливый Ванечка Светлов.

Распечатку с фотографией этого пассажира она уже несколько дней хранила за обложкой паспорта. Не очень четкое фото, но лицо разглядеть можно. Если бы она увидела этого человека, точно бы узнала.

Она не рассказала Ванечке ничего: хотела сделать сюрприз, изумить его своей прозорливостью. Может, тогда он наконец перестанет ворчать, все время вносить правки в ее наброски и сравнивать с погибшей Настей.

Ирина ревновала. Да, понимала, что глупо ревновать к покойнице, но ничего не могла с собой поделать. Девушка на видеозаписи ей очень понравилась. Маленькая, стройная, ни грамма лишнего веса, не то что у нее. И как удивительно ей все шло: короткая стрижка, кроссовки на босу ногу, широкая бесформенная вязаная кофта, топик в обтяжку. Она казалась Ирине совершенной. И Ивану, она подозревала, тоже. Он мог сколько угодно злиться на Настю, рассказывать Ирине о всяких бытовых неприятностях, но обожать от этого он ее не переставал. Даже после ее смерти. Иначе зачем постоянно о ней рассказывать?

– Ты что-то правил, милый?