Изнанка мести (СИ)

Послышались легкие шаги, и Вика вышла босая в коротких штанишках и легкой домашней рубашке. Локоны были убраны под белую хлопковую косынку. Она излучала уют, желание и домашнее тепло. В голове Ярослава родились их сплетенные образы: она поднимала губы ему навстречу (почему каждый раз он это представлял?), а он стягивал платок и запускал руку в мягкий шелк кудрей. Мышцы напряглись, и он подавил стон, готовый непроизвольно вырваться из груди. Скула девушки была испачкана в муке, и рубашка немного задралась, натянувшись на круглом животе. Ярослав сдержал порыв вытереть её щеку. Чёрт! Он не уйдет сегодня без ответов.

— Подумать только, а ведь до этой минуты день был таким прекрасным, — вздох приподнял Викину грудь. Ярослав усилием воли заставил себя оторвать взгляд от щелочки, образовавшейся между двумя пуговицами в районе лифчика.

Она смотрела в упор: вопросительно, но спокойно, отчего Ярослав чувствовал себя соискателем. Мгновения длились бесконечно, но он не хотел нарушать очарование встречи, жадно вглядывался в неё. Отметил тонкие иголочки бровей, еле заметные поры на юной, гладкой коже, маленькую складочку на верхней губе, трепет крыльев носа.

— Всё хорошее когда-нибудь кончается, — в тон ей поддакнул он.

То, что он сегодня пришел потребовать, сделает пропасть между ними ещё шире, а он не был уверен, что хотел этого. Сейчас он жаждал, чтобы она позвала, угостила, положила голову на его плечо, позволила коснуться губами шеи. Разрешила обнять себя, вдохнуть запах, помолчать рядом.

Внезапно фея вздрогнула, обернулась и исчезла в глубине своего логова. Ярослав проник следом, нагнув голову перед низенькой дверью. После слепящего июльского солнца, глазам потребовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку кухни. Свет проникал в эту комнату только сквозь маленькое оконце над столом и через открытую дверь. Легкий смрад от жаровни плыл голубым туманом. Комната была просторной, стены когда-то давно были побелены, а сейчас выглядели грязными.

В углу комнаты стоял сундук, рядом с допотопной плитой — такой же древний холодильник. Даже перед столом были не стулья, а крашеная лавка. Деревянный пол сверкал, показывая, что недавно был вымыт, несмотря на зияющие по углам дыры.

Он совсем не помнил этого помещения. Тогда, зимой, ни здесь не задержались, кажется. Перед глазами материализовался холодный вечер, Викино вызывающее платье. Он припомнил, что вокруг неё крутилось множество мужчин, и каждому она находила время улыбнуться. Она не должна была так посверкивать глазками и смотреть в рот всякому олуху, словно любое его «я расскажу» значило не меньше слов её первой учительницы.

Он был ошарашен ревностью, потому что в свете утра она казалась ещё более красивой, чем он помнил и думал. Внутри него сжалась пружина гнева. Чёрт! Если сейчас он позволит своей злобе победить, он никогда не добьется цели. Впервые в жизни у него не было никакого желания орать на неё. Возможно, потому, что он ежедневно находится в тисках плохого настроения. Он скучал по ней, он хотел иметь мечты и семью. И женщину с ребёнком под сердцем.

Ярослав отогнал глупое наваждение.

Вика приплясывала, снимая дымящиеся блинчики на аккуратную тарелочку. Ярослав остановился в дверном проеме, следя за ловкими движениями и изменившейся фигурой. Его раздирало ненасытное любопытство: рассмотреть её всю, запомнить каждый изгиб тела, отложить в памяти эту новую, непривычную фигуру Вики. Она стояла перед ним в старой голубой рубашке и выглядела одновременно закрытой и беззащитной, уязвимой и воинственной, домашней и сексуальной. Он не хотел, чтобы она ему нравилась, но ему становилось все труднее противостоять этому. Ярослав с трудом оторвал взгляд от попки, обтянутой узенькими штанишками и украдкой разглядывал живот, отводя глаза всякий раз, когда Вика поворачивалась к нему.

Вот так, порхая подобно тонконогой стрекозе, она вошла в его жизнь и ушла из неё — прямая, несгибаемая, доступная и далекая одновременно. Он содрогнулся от чувства невозвратимой утраты, от острого сожаления, что она не принадлежала ему больше.

Блинчики, похожие на маленькие солнышки, соскальзывали со сковороды и опускались в тарелку. Вика наливала, ставила, переворачивала, хваталась за ухо, снимала, наливала снова. Движения были настолько отточенными и легкими, что казалось, посуда всё делала без участия девушки. Вот возьмись сам и у тебя получатся такие же поджаристые хрустящие штучки. Удержаться было невозможно. Ярослав подошел, подцепил верхний и отправил в рот. Медленно и задумчиво прожевал. Да, они, пожалуй, ещё вкуснее, чем он помнил. Повар, несомненно, был достоин похвалы. Взял еще один. Остановиться было нереально. Он сел на скамейку и, любуясь Викой, съел еще. Интересно, для кого эти старания? Для себя одной? Он бы, например, не стал так напрягаться. Взгляд Ярослава опять заскользил по Викиным ножкам, изящным икрам. Она была босиком, и он представил её ступни в своих ладонях. Вот чёрт! Когда-нибудь он избавится от раздражающего желания обладать ею?