Изнанка счастья

– Нет, не рассыплемся, Татьяна. Идемте… Только мне надо цветов купить…

– Там, около кладбища, и купишь. Там бабки всякими цветами торгуют. А если подороже да покрасивше хочешь, так и ларек цветочный там есть. Обдерут тебя как липку, не переживай. Ну, идем, что ли? Чего зря время терять…

На кладбище, пока Марсель молча стояла у могилы отца, опустив голову, Татьяна причитала громко:

– Вот, Коленька, дорогой, глянь-ка, дочка твоя приехала… Да красавица какая, погляди, Коленька… Вон, какие цветочки тебе купила… Дорогие, не поскупилась… А сам-то добрая какая, а? Все документы в мою пользу обещала подписать… В тебя добрая-то, в тебя! Не хочет обижать бедную вдову… Чай, понимает, что нельзя меня обидеть… Это все равно что тебя обидеть, правда, Коленька?

Марсель очень хотела, чтобы она замолчала. Чтобы отошла хотя бы на пять шагов, дала проститься с отцом. Если уж по-людски проститься не позволила… Но что с нее возьмешь, ладно, пусть причитает. Наверное, по-другому не может. Наверное, таким бесхитростным способом хочет лишний раз напомнить о бумагах, которые надо завтра подписать у нотариуса. У каждого плута свой расчет… Хотя это и не плутовство по большому счету, а обыкновенное сохранение своей рубашки, которая, как известно, всегда ближе к телу.

Джаник стоял в отдалении, глядел на нее с почтительным уважением. Потом, когда шли от кладбища, тоже молчал, и она ему за это была благодарна.

Когда приехали в город, Татьяна простилась быстро, будто боялась, что Марсель напросится-таки на ужин. Уходя, заискивающе глянула в глаза:

– Значит, завтра встречаемся у нотариуса? В десять утра? Помнишь, где нотариальная контора-то?

– Да, помню. Вы хорошо объяснили, Татьяна. И адрес я записала.

– Ну и ладно, и хорошо… А я пораньше приду, очередь займу, чтобы нам первыми к нотариусу зайти…

– Хорошо, как хотите.

– Значит, до завтра?

– Да, до завтра.

– Дай-ка я номер твоего мобильного телефона запишу… На всякий случай… Вдруг проспишь?

– Что ж, запишите…

Татьяна выудила из кургузой сумочки какую-то бумажонку, отыскала ручку, записала номер телефона. Бережно свернув бумажонку, сунула ее в кошелек.

– Да я приду, не волнуйтесь вы так, Татьяна! – начала терять терпение Марсель.

– Не опаздывай, а то я и впрямь волноваться буду!

– Не опоздаю.

Наконец женщина ушла, и они отправились ужинать в гостиничное кафе. После ужина Марсель поднялась к себе в номер, отчего-то чувствуя себя ужасно разбитой. Приняла контрастный душ, но легче не стало. Легла на кровать, положила под щеку ладонь, закрыла глаза… И ощутила, как дрожит внутри тонкая струна незнакомого напряжения, и отзвуки этого дрожания расходятся волнами по всему организму. Вот лихорадка добралась до сердца, потом упала вниз живота и снова поднялась вверх, вот хлестко ударила по горлу и стало трудно дышать… Но все это было бы и не страшно, если бы она не понимала, что есть такое эта лихорадка. А главное, она знала, что случится дальше. Непременно случится. Неизбежно. Все случится именно так, как в русской народной поговорке, будь она неладна. «Прости, Леня. Прости. Сама до конца не понимаю, что со мной такое… Знаю, что люблю тебя, Леня, и оттого еще больше не понимаю себя».

Марсель даже заплакала от отчаяния, от стыда, от презрения к самой себе. А когда услышала тихий стук в дверь, вдруг успокоилась. Значит, пусть все будет. Потому что невозможно больше мучить себя стыдом и презрением. Потому что стыд и презрение в данном случае – как покушение на преступление. А если есть покушение, значит, и преступление уже есть. Вот оно, в дверь тихо стучит…

Встала с кровати, рывком открыла дверь, молча уставилась на Джаника. Он шагнул в номер, так же молча привлек ее к себе, вздохнул прерывисто, нашел губами ее губы…

А дальше она уже ничего не соображала. Не было больше стыда, и презрения к самой себе не было. Наоборот, все происходящее казалось наполненным особым смыслом, победным и правильным здесь и сейчас, в эту минуту, в эту секунду. И даже лихорадка была непостижимо правильной и нужной в эту минуту, в эту секунду. И эта вспышка безумного счастья, и рвущийся из самого нутра то ли стон, то крик… Все было победно и нужно… И правильно. Да, черт возьми, правильно! Да-а-а!..

Потом, уже придя в себя и лежа рядом с Джаником, она задала себе тихий вопрос – что это было такое? Нет, оно понятно, конечно, что это было, не девочка малолетняя, чтобы не понимать. Да, было хорошо. И даже очень. Да, если вынести за скобки признаки преступления. Но ведь и с Леней ей хорошо… Без лихорадки юной, безумной, – все равно хорошо… И даже очень… Но что же все-таки это было?! Почему не смогла устоять? Ведь не хочет она самой себе сказать, что любит этого мальчика? Нет, конечно! Она Леню любит! И это не обсуждается, даже в собственном внутреннем диалоге не обсуждается!

– О чем ты задумалась? Лицо такое грустное стало… – склонившись над ней и отводя прядку от лица, нежно спросил Джаник. – Ты жалеешь, да? Ругаешь себя?

– Да, ты правильно догадался. Ругаю. Еще как.