Изобличитель. Кровь, золото, собака

Черноволосый господин средних лет с аккуратно подстриженной бородкой, в пенсне в золотой оправе, облаченный в строгий темный костюм, и в самом деле чем-то походил на грека – Ахиллес их навидался в Чугуеве. Вот только имя нисколько не греческое. Как там у Лермонтова? Я знал доктора Иванова, который был немцем, и я знал доктора Вернера, чистокровного русского. Примерно так. Впрочем… Имя может оказаться и ненастоящим, учитывая некоторую странность этой компании… Ахиллес заметил на лацкане мастера неведомых пока «высоких наук» странный жетон – серебряный, с замысловатым вензелем красно-синей эмали.

– Господин Кравченко Семен Филиппович, доктор.

И здесь данное Лесневским описание оказалось очень точным. Лицо словно вырублено тупым кухонным секачом из твердого полена, взгляд колючий, смотрит не то чтобы с явной неприязнью, но как бы отстраняет себя от неожиданного визитера. Поневоле вызывает легкую неприязнь… но не будем спешить с суждениями. Вспомним еще одно высказывание Шерлока Холмса: самую отталкивающую внешность из виденных им людей имел филантроп, истративший четверть миллиона на лондонских бедняков… Чересчур опрометчиво для сыщика – судить человека только по внешности, не узнав его поближе.

– Наша домоправительница пани Катарина…

Высокую седоволосую женщину можно было принять за строгую классную даму (Ванда по дороге обмолвилась, что именно такое впечатление она на нее всегда производит). Судя по величавой осанке и гордой посадке головы, верилось, что она и в самом деле знавала лучшие дни, прежде чем стать экономкой в провинциальном именьице, респектабельности ради именуемой домоправительницей. О том же говорил и золотой браслет на запястье, не такой уж массивный, но определенно не дутый, чувствовалась старая работа.

С ее появлением все пришло в движение, совершаясь как бы само собой. Из дома выскочили двое слуг и принялись проворно отвязывать от задка коляски небольшой дорожный сундучок Ванды. Третий прямо-таки выхватил у Артамошки маленький несессер Ахиллеса и понес его за ним с пани Катариной, решившей самолично показать гостю отведенную ему комнату, оказавшуюся на втором этаже, с высоким окном, расположенным по фасаду здания. Ванда в сопровождении несших сундучок слуг уверенно направилась куда-то по коридору первого этажа – видимо, всегда ей отводили одну и ту же комнату.

Поставив несессер у ночного столика, слуга удалился. Пани Катарина сказала таким тоном, словно это она была владелицей имения:

– У господина подпоручика есть около получаса, чтобы отдохнуть с дороги. Сейчас я пришлю человека почистить ваш мундир от дорожной пыли. Вечерний чай будет накрыт на веранде. У нас принято, чтобы гости собирались по сигналу гонга…

Произнеся все это, она величественно направилась к полуоткрытой двери, но Ахиллес, не думая о правилах хорошего тона, оказался у двери раньше и плотно ее прикрыл, убедившись попутно, что в коридоре никого нет. Пани Катарина изумленно подняла брови, но Ахиллес, приложив палец к губам, подал ей письмо, сказав тихо:

– От Сигизмунда Яновича…

Не изменившись в лице, экономка распечатала конверт, пробежала письмо глазами – похоже, оно было довольно коротким. Вложила его назад в конверт, сложила его вчетверо, спрятала за высокий воротник темного платья и по-прежнему бесстрастно сказала:

– Из письма следует, что я могу вам полностью доверять… Вы сыщик?

– Не совсем, – сказал Ахиллес. – Просто… просто я по роду службы приобрел некоторый навык в… деликатных делах. И Сигизмунд Янович попросил меня разобраться, что тут происходит. Он убежден, что тут творятся, скажем так, странные вещи…

– Он абсолютно прав, – сказала пани Катарина. – Вот только, к сожалению, я не смогу поговорить с вами сейчас – обязанности по дому… Не возражаете, если мы поговорим позже, когда дом отойдет ко сну? – На ее лице появился намек на улыбку. – Я уже в том возрасте, когда моей репутации нисколько не повредит поздний визит в комнату молодого офицера…

– Разумеется, – сказал Ахиллес. – Как вам будет удобнее.

Она вышла, а вскоре появился один из знакомых уже слуг и с самым торжественным видом унес китель, сапоги и шаровары Ахиллеса (он успел вовремя переложить браунинг под подушку), заверив, что самое позднее через четверть часа вещи господина офицера будут ему возвращены совершенно преображенными.

Оставшись в исподнем, Ахиллес приоткрыл высокую створку окна с полукруглым верхом, сел возле него в кресло и старательно набил табаком трубку. Рано было, не собрав достаточно сведений, делать какие-то выводы и строить умозаключения. Ну, разве что…