Изобличитель. Кровь, золото, собака

Пан Казимир и в самом деле болен – тяжело, быть может, смертельно. Не нужно быть врачом, чтобы это определить. А это позволяет строить кое-какие предположения касаемо красавицы Иоланты. Подобное случалось неисчислимое число раз с тех пор, как стоит мир, и, безусловно, еще не раз произойдет. Расчетливая молодая красотка, бедная как церковная мышь и оттого не отягощенная особенно уж высокой моралью, – и человек, пусть не старый, но стоящий одной ногой в могиле. Если она не дворянка, после замужества становится таковой. А в случае смерти мужа становится единственной наследницей – детей у дяди Казимира нет, делить наследство не с кем, согласно законам Российской империи, в таких случаях все получает вдова… Совершенно как в случае с купцом Сабашниковым, с одним существенным отличием: дядю Казимира вовсе не обязательно убивать, он и так долго не протянет. Наследство, конечно, не грандиозное, но способно обеспечить вдове более-менее благополучную жизнь…

Однако первая версия порой либо ошибочна, либо все обстоит гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Если предположить, что Мачей – любовник Иоланты, его присутствие здесь вполне объяснимо: приехал погостить к дальнему родственнику, относящемуся к нему с явной симпатией. Но какая роль в событиях отведена мастеру таинственных «высоких наук» и доктору, больше похожему не на доктора, а на какого-нибудь дубоватого инспектора Скотленд-Ярда из тех, что вечно путаются под ногами у Шерлока Холмса со своими «абсолютно верными» догадками, чем только мешают работать? И при чем тут спиритические сеансы, которыми, как уверял Сигизмунд Янович, дядя Казимир никогда прежде не увлекался? Было бы по-житейски проще и понятнее, окажись Дульхатин очередным «целителем»-шарлатаном, торгующим неким волшебным снадобьем от всех на свете болезней. Таких хватает возле тяжелобольных, готовых ухватиться за любую соломинку. Но при чем тут медиумы, спиритические сеансы? Ахиллес никак не мог сказать, что знает о спиритизме и спиритах все, но что-то не слышно было, чтобы посланцы из мира духов передавали рецепты чудодейственных лекарств в наш мир…

Вывод один: пока что – никаких выводов…

Примерно через четверть часа оборотистый слуга и в самом деле появился с безукоризненно очищенной от дорожной пыли военной формой и начищенными сапогами. Ахиллес впервые в жизни гостил в самом настоящем имении, а потому понятия не имел, необходим ли в таких случаях, как выражаются французы, пурбуар[89]. Чуть подумав, все же дал разбитному малому двугривенный. Судя по тому, как охотно тот монету взял и горячо поблагодарил, Ахиллес угадал правильно: пурбуар – он и в Африке пурбуар…

А там по всему дому разнесся мелодичный звон гонга.

Чай был сервирован на широкой веранде, откуда открывался отличный вид на лес – ту его сторону, где располагалось озеро. Начищенный до жаркого блеска самовар, еще теплые калачи, явно домашней выпечки, вазочки с медом и вареньем, сливки, молочные пенки, на любителя – две бутылки, с ромом и мадерой. Вот здесь Ахиллес чувствовал себя ничуть не скованно – самое обычное чаепитие, в Сибири устраивали и роскошнее.

Всякий пил сообразно характеру и привычкам. Дядя Казимир, как налил себе первую чашку, так с ней и сидел, отпивая прямо-таки воробьиными глотками да порой долго пережевывая крохотные кусочки калача с маслом. Бесшабашный Мачей пил не чай с ромом, а скорее ром с чаем. Иоланта налила в свою чашку немного мадеры, Ахиллес чуть побольше рому, оказавшегося превосходным. Ванда (как уже знал Ахиллес, сладкоежка) уделяла особенное внимание варенью, но во вторую чашку, лукаво покосившись на дядюшку, плеснула самую чуточку мадеры. Дядюшка отреагировал на это философски, то есть – никак.

Поначалу пили молча, но после второй чашки, как это бывает и за самоваром, и за столом с более крепкими напитками, почтенной публике захотелось поговорить. Начал хозяин. Сначала он сообщил Ахиллесу с Вандой, что им непременно следует посмотреть свадебное платье Иоланты, сшитое лучшей портнихой Нижнего – они здесь единственные, кто его еще не видел. Ахиллесу такая перспектива как-то не особенно и улыбалась, и он моментально нашел отговорку, точнее, сказал чистую правду; что у православных видеть свадебное платье до свадьбы не положено. Плохая примета. Обязательно приключится какое-нибудь несчастье с невестой. Тогда Иоланта с комическим ужасом заявила, что платье уже видели две служанки, а они православные, так что бедной девушке грозит беда. Ахиллес ее галантно успокоил, заявив, что этот запрет касается только мужчин. За что был вознагражден взглядом, заставившим уже малость подвыпившего Мачея насупиться и заерзать на стуле. Очень похоже, Ванда в своих догадках касательно отношений этой парочки была совершенно права… А вот дядя Казимир ничего не заметил, взирая на Иоланту невероятно влюбленно. Ахиллесу было его искренне жаль: как рассказывал Сигизмунд Янович, Казимир до приключившегося с ним несчастья был весельчаком и шутником, душой любой компании. И вот во что нежданно-негаданно превратился…