Изобличитель. Кровь, золото, собака

– А пускай себе думает что хочет, – решительно сказала Ванда. – Я тебя люблю, ты меня любишь, и мы обязательно обвенчаемся. А все остальное не имеет значения, вот! – Ванда положила ему руки на плечи, прижалась всем телом и заговорила тише, почти шепотом: – Милый, я хочу, чтобы ты знал: мне очень понравилось быть женщиной. Оказалось, это очень приятно. Ты только не подумай, что я развратная. Я даже самым близким подругам ни словечком не обмолвилась – хотя некоторые у нас рассказывают, и даже с подробностями… Я не развратная, но теперь чувствую, что мне мало одних поцелуев… Нет, не подумай, что я тебя подбиваю нарушить клятву, я бы никогда на такое не пошла. Я просто хочу, чтобы ты знал, что я чувствую… – Она спросила с некоторой тревогой: – Ты ведь не давал отцу честного слова насчет Самбарска тоже?

– Он его и не требовал.

Ванда фыркнула ему в плечо:

– Мужское коварство всегда заключено в неких границах. Будь на его месте мама, уж она непременно с тебя такую клятву взяла бы, уж я-то ее знаю… – Подняла голову и с лукавой улыбкой заглянула ему в глаза. – Что ж, ничего не потеряно, у нас впереди столько времени… – и спросила вкрадчиво: – А если он все же окажется предусмотрительнее и потребует у тебя честного слова насчет всего Самбарска?

Ахиллес сказал честно:

– Я ему отвечу, что дать такое слово никак не могу.

– И все испортишь, – серьезно сказала Ванда. – Мужчины… всегда нам, женщинам, приходится проявлять изобретательность и за себя и за вас… Если ты так ответишь, ты все испортишь. Он, конечно, не посадит меня под замок, не те времена, но непременно придумает что-нибудь такое, отчего мы никогда не сможем остаться наедине. Ну, скажем, сыщика наймет, чтобы таскался за мной неотступно, а то и не одного. Очень уж он умный, педантичный и целеустремленный… Если до этого дойдет, ты дашь ему честное слово дворянина и офицера и насчет Самбарска.

– Но как же тогда… – растерянно сказал Ахиллес. – Ты же сама…

– Мужчины… – все с той же непередаваемой интонацией сказала Ванда. – При всем его уме он наверняка не сообразит взять честное слово касаемо всего света. Пожалуй, и мама не додумалась бы. – Она вновь лукаво прищурилась. – Между прочим, город Самбарск имеет четко обозначенные на карте административные границы. Вот, скажем, противоположный берег Волги – уже не Самбарск. Есть множество других мест… Ну, ты понял, тугодум мой любимый?

– Понял, – сказал Ахиллес.

«Ну вот откуда это у них – невероятная изобретательность и хитроумие, умение добиваться своих целей?» – подумал он. Всего семнадцать лет… А о некоторых вещах рассуждает словно офицер Генерального штаба о военных делах. Сам он, если смотреть правде в глаза, в семнадцать лет был глупым сопляком. И ведь Ванда не уникум, не редчайшее исключение. Что же, правы те, кто утверждает, что женщины становятся женщинами уже в колыбели?

Ванда легонько отстранилась:

– Пойдем, милый? Скоро позовут к ужину, да и мне нужно чуточку успокоиться – ты меня взбудоражил, коварный соблазнитель. Ну что ты так смотришь? Именно так все и обстояло. Жила-была наивная гимназистка, в жизни ни с кем не целовавшаяся, но тут появился коварный соблазнитель с лихими усищами, в золотых погонах…

– Я тебя сейчас отшлепаю, – сказал Ахиллес. – Хотя с барышнями так поступать и не полагается, но уж возьму грех на душу…

– Все-все-все, – быстро сказала Ванда, не перестав, впрочем, лукаво улыбаться. – Обещаю исправиться, признаю, что была неправа, а лежачего не бьют… Пойдем? Знаешь, что еще осталось привлекательного? Мы больше версты можем идти обнявшись, никто же не увидит.

Так они и поступили.

– Жаль, что я не умею плести веночки из цветов, – сказала Ванда. – Иначе непременно надела бы на голову. Я видела, так ходят с парнями деревенские девки, и это красиво… Ахилл!

– Что?

– У меня такое впечатление, что ты задумался о чем-то серьезном. Вообще-то правильно, когда вернемся в имение, нам обоим предстоит надеть совершенно другие личины – благонравными мы станем дальше некуда… Это ты так настраиваешься на серьезный лад?

– Угадала, – сказал Ахиллес. – После ужина будет спиритический сеанс…

– Я не пойду, – сказала Ванда. – Дело совсем не в том, что отец в прошлый раз запретил – он же не взял честного слова, что я вообще не буду на такие сеансы ходить. Просто у меня стойкое убеждение, что этот шотландский магистр – очередной аферист и устроит дяде какое-нибудь мошенничество. Ну да, дядя мне рассказывал, что духи с ним говорили… Ну и что? Я видела в цирке чревовещателей, и в Казани, и в Петербурге, и в Варшаве. Может, магистр тоже так умеет.

– И все равно, – сказал Ахиллес, – нужно, чтобы ты пошла.

– Но зачем?

– Из всего, что я читал о спиритизме, следует: явившиеся духи всегда говорят на родном языке того, кто задает им вопросы. Дядя тебе говорил, на каком языке с ним разговаривали духи?

– Нет… Но, скорее всего, он с ними общался все же по-польски.