Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Они поначалу чуток таились, а потом и водочка языки развязала, и я им намекнул, что от отца перенял кое-что. Мельники ведь, как и кузнецы, испокон веку, считается, с нечистой силой особо дружны. Я и намекаю: мол, обоснуюсь у вас, может, и смогу эту напасть прогнать, только мне ж надо знать, что и как… Тут они и порассказали. Хватает таких, к кому заявлялись такие же видения, как ко мне, – только не собаки, а разная нечисть вроде водяных и овинников[99]… Пара-тройка человек ночью у себя во дворе зловещую фигуру видели – в балахоне, капюшон на рожу опущен, коса в руке высокая, и это, ясно, сама смерть. – Артамошка добавил с исконным превосходством солдата над простым мужичьем: – Это я табуретом видения бил, а эти космачи и не пытались. «Отче наш» прочитают или «Да воскреснет Бог и расточатся врази его», перекрестят видения или смерть с косой – а когда видят, что не действует, забьются в уголок или подушкой голову накроют и трясутся от страха до утра. Хоть бы вилами кто пырнул, да где им там… Вот так оно и идет уж не менее месяца. И почти в то же самое время поползли разговоры, что земли «красавинского барина» – проклятые. Вот отроду они не были проклятыми, а тут вдруг стали неведомо с какого перепугу. И ведь не самые дурные этот слух поддерживают. Очень даже справные кулаки-арендаторы…

– Знаю, – прервал Ахиллес. – Вдруг расторгли аренду.

– Ага. А самый из них крупный и вовсе помер, не похоронен еще, три дня не прошло. И говорят, что «задушили его черти», когда он ночью с мельницы домой ехал. Откуда эти слухи поползли, насчет проклятых земель, никто в точности сказать не может, а насчет того, когда именно пошли, путаются, разнобой дней на десять. Вот такие вещи я узнал. Ваше благородие, подробности вам нужны? Какая кому нечисть являлась, какие разговоры вела, если вела? И все такое прочее?

– Да нет, пожалуй, – чуть подумав, сказал Ахиллес. – Детали такие совершенно ни к чему. Какие-нибудь еще разыскания подворачивались?

– Да нет, – сказал Артамошка. – Разысканий не было, потому что мне оставалось одно: сидеть и их разговоры на ус мотать. Какие тут могут быть разыскания? А вот одна интересная персона сама на меня набежала. Ну, не на меня, но объявилась в кабаке…

– Ну-ка!

– Сидим это мы, уже чуть ли не побратавшись, слушаю я их да вовремя угощаю – и тут заходит в кабак Алешка, камердинер того барина, про которого уж всей прислуге доподлинно известно, что он барину Казимиру Яновичу дух его покойной симпатии вызывает, а может, и еще чьи. Дело-то давно тянется, от прислуги не укроешь, они уж промеж себя обсудить успели на десять раз и мне как свежему слушателю все это вывалили. Беспокоятся они за барина, говорят, оттого и чахнет, что с духами связался. Он хоть и не православной веры, да все равно, по его католической, Афоня-лакей точно знает, он самбарский и с поляками знался, получается точно так же: богомерзкое это занятие – с духами возжаться. Марфутка, горничная, – она местная, из Красавки – дальше всех зашла: говорит, что под видом духа покойной симпатии приходит упырица и кровь из Казимира Яновича пьет, оттого он так и недужит. И помаленьку иные ей верить начинают. Только тут все насквозь непонятно. Тот же Афона украдкой, со спины, крестил и барина по части духов, и всех их прочих, что с Казимиром Яновичем из Казани приехали, включая Алешку, – но без толку, не действует на них крестное знамение. И иконы тоже. У барышни Иоланты и молодого барина Мачея в комнатах иконы висят – католические, правда, ну так они ж и сами католики. Не действуют ни их же собственные иконы, ни православное крестное знамение. Значит, на том все сошлись, они не черти, а уж если нечисть, то другая какая-то. Уж на черта-то крестное знамение всегда без осечки действует, испокон веков известно…

– А про проклятые земли говорят что-нибудь?

– Сами удивляются, откуда такие слухи и такая напасть. Говорят, сколько себя помнят – я про местных, – никогда таких разговоров не было. Земли как земли, даже поскуднее иных, ну так ведь это к проклятию отношения не имеет…

– А с этим Алешкой что?

– Да ничего такого, чтоб было интересно. Сел за стол, где его встретили как старого знакомого, и посиживал с ними до закрытия. Если меня заметил, вида не подал – ну, да он и в имении-то с прислугой не общается, в упор не видит, белой костью себя отчего-то полагает. Хотя если разобрать, какая белая кость из камердинера? Такой же услужающий, разве что не коней скребницей чистит или блюда к столу носит, а ходит при пинжаке и «бабочке». Вот только неправильный какой-то камердинер получается, рубите мне буйну голову, ваше благородие, а неправильный.

– Почему?