Изобличитель. Кровь, золото, собака

Повар с превеликим облегчением рванулся к двери и распахнул ее именно так, как Ахиллесу и требовалось. Ни возле двери, ни вообще в кухне Алешки не наблюдалось. Вот и гадай теперь: в самом деле он заходил напомнить насчет розмарина или по каким-то другим причинам, связанным то ли с деятельностью шайки, то ли с деятельностью Ахиллеса? Он вполне мог следить за Ахиллесом в Красавке и узнать, что тот встречался с приставом… ну а если этот субъект и убил хладнокровно Маринку, то прекрасно знает, чем Ахиллес здесь занимается… Положеньице…

Вернувшийся повар уселся на прежнее место, всем своим видом изображая нечто вроде: «Когда ж мои мучения кончатся?» Ахиллес ему нисколечко не сочувствовал. Наоборот, так и подмывало задать вопрос: «Что ж это вы, Матвей Денисыч, человек образованный, не усмотрели никакой связи меж болезнью барина и ежедневно подсыпаемым ему зельем? Или усмотрели, но глаза были золотом завешаны?» Нет, рановато, пожалуй…

– А этому, – он кивнул на дверь, – ты тоже что-нибудь подсыпал-подливал?

– Ни разу. Не было от пана Мачея такого распоряжения.

– А госпоже Иоланте?

– Тоже нет. И над господином Дульхатиным шутить не было приказано.

Ну конечно, зачем им на себе испытывать собственные зелья…

– Ладно, – сказал Ахиллес. – Можешь считать, легко отделался – разве что неприятной беседой. Но вот что заруби себе на носу: как только пан Мачей тебе за обедом или ужином поручит кому-то что-то подлить или подсыпать, тут же сообщишь моему денщику. Понял? И избави тебя Бог промолчать или кому-то хоть словечко передать из нашего разговора. Вот тут уж я тебе гарантирую если не Сибирь, то много неприятного… Хорошо понял?

– Не извольте беспокоиться, ваше благородие! Ни словечком…

– Ну, смотри у меня, – сказал Ахиллес и вышел.

У парадного крыльца он встретил Ванду, веселую, свежую, ни о чем случившемся не подозревавшую.

– Где ты пропадал с утра? – спросила она, улыбчиво щурясь. – Дела?

– Они, клятые, – сказал Ахиллес.

– И как, узнал что-нибудь?

– Рано говорить…

– Не доверяешь? – Она обиженно поджала губы.

– Ну что ты, – сказал Ахиллес с самой обаятельной улыбкой. – Как может сыщик не доверять своей верной помощнице? Просто… Видишь ли, знания сами по себе ничего не стоят, их нужно свести в систему, а это мне пока и не удается.

– Понимаю, – сказала она. – Но скажи хотя бы: заговор есть? Сам знаешь, секреты я хранить умею.

– Есть, – сказал Ахиллес. – Но я тебя умоляю: продолжай оставаться веселой и беззаботной. Расточай улыбки всем, пребывай в самом беззаботном расположении духа…

– Будь уверен, у меня получится… А когда ты их будешь всех разоблачать?

– Не знаю, – сказал Ахиллес чистую правду. – Честное слово, не знаю.

– А я вот решила верхом покататься… Поедешь со мной?

– Нет, – сказал Ахиллес. – И тебе категорически запрещаю.

Ее брови взлетели.

– Хочешь сказать, мне здесь может что-то угрожать?

– Пока ты со мной – вполне возможно. За пределами дома.

Ванда моментально посерьезнела:

– У тебя есть основания думать, что тебе что-то угрожает?

– Возможно, – сказал Ахиллес. – В доме мне ничего не грозит, не беспокойся, а вот за его пределами…

В самом деле, во время их верховой прогулки из леса может прилететь еще парочка пуль, гораздо более метких… и угодить не только в него. Никаких сомнений: его хотели не напугать, а убить. Отравить его в доме – слишком опасно: неизбежное вскрытие, следствие, Сигизмунд Янович вмешается, справедливо заподозрив неладное. А вот пуля из леса, далеко от дома… Сейчас не седьмой год и даже не пятый, когда империю сотрясла волна крестьянских волнений и террористических актов, но все равно, если стрелявшего не поймают (а кто его будет ловить?), очень легко списать всё на теракт против «царского сатрапа-золотопогонника». А уж если пуля достанется и Ванде… Душу затянуло смертным холодом от такой мысли.

– Я тебя очень прошу: оставайся дома, – сказал он твердо. – События на такой стадии, что готовы совершенно неожиданно рвануться вперед. В самом неожиданном направлении. Это серьезно, Ванда. Если я для тебя хоть что-то значу…

– Ну хорошо, хорошо, слушаю и повинуюсь… Только ты постарайся быстрее, ладно? – Она зябко передернула плечами. – Очень уж это напрягает – ждать неизвестно чего, опасаться неизвестно чего, и озабоченностью от тебя веет за версту. Ты ее не показываешь, но я-то чувствую…

– Ничего, – сказал он как мог убедительнее. – Скоро все кончится.

– А сегодня «магистр» опять дает спиритический сеанс с вызыванием духов, – сказала Ванда. – Нам опять идти?

– Конечно, – сказал Ахиллес.

И подумал: есть возможность все-таки сделать первый ход, если не победить, то всполошить противника.

Интересно, как поведет себя «магистр», если Ахиллес попросит у него вызвать дух злодейски зарезанной крестьянки Маринки Горшечниковой, чтобы рассказала, кто ее убил?

…Когда все расходились после ужина, Ахиллес придержал Ванду за локоток, она поняла, остановилась, и они остались одни в столовой, к явному неудовольствию маячивших в коридоре лакеев, спешивших поскорее убрать со стола, – но Ахиллес решил, что их чувствами можно и пренебречь. Тихонько сказал Ванде: