Изобличитель. Кровь, золото, собака

Стараясь не смотреть в кабинет через разбитое окно, он остановился у края поленницы, хорошенько присмотрелся к верхнему ряду, уложенному на высоте человеческой макушки. В конце концов вытянул руку и достал полено, чуть выступавшее над соседями, словно не соблюдающий безукоризненного строя нерадивый солдат. Достал лупу и тщательно оглядел его торец. Увидев там мелкие осколочки стекла, покивал сам себе головой, пробормотал под нос:

– Логично…

И, отступя на два шага, медленно двинулся вдоль поленницы, изучая ее пытливо, как ученый изучает в микроскоп неизвестного прежде, им первым открытого микроба. В самом конце ее увидел второй непорядок сразу в трех верхних рядах, шириной в пять-шесть поленьев, опять-таки лежавших без должной безукоризненности. И очень скоро обнаружил там нечто крайне интересное. Оставил его на месте, вновь заложив поленьями. Быстрым шагом прошел в дом, распахнул дверь в гостиную. Все (особенно Митрофан Лукич) уставились на него с нетерпением – кроме красавицы Ульяны. Она с прежним отрешенным видом затягивалась пахитоской – похоже, бром еще действовал. На столе стояли несколько бутылок кислых щей, и перед каждым сидящим – стакан. Разумеется, только у тех, кто был причислен к господам, Марфе и Дуне стаканов предложено не было. Еще один пустой возле бутылки явно предназначался для него. Пить хотелось ужасно, в горле пересохло от неумеренного курения – но еще больше хотелось побыстрее все закончить. Он позвал, не входя:

– Павел Силантьевич, можно вас на два слова?

Сидельников живо выбрался из-за стола и вышел к нему в коридор.

– Умаялись ждать? – участливо спросил Ахиллес.

– Умаялись. Особенно когда ждешь неизвестно чего…

– Ничего, сейчас все закончим, – сказал Ахиллес. – А к вам пока что маленькая просьба: можете Трезора на минутку из конуры выпустить? Он ведь на цепи, я полагаю?

– На цепи, конечно. В два счета, он меня знает… А зачем вам?

– Да все за то, что ему мазурики что-то с сонным зельем подкинули. Сейчас-то оклемался, а ночью завалился спать, вот и не пролаял ни разу. А я с мальчишеских лет с отцом и дядей на охоту ходил, собаки во дворе не переводились, я привык с ними обращаться, многому научился. Могу на вид определить, как с отравленной собакой обстоит. Однажды, помню, дядин гончак сожрал отравленную мясную приваду, что для крыс положили… Ну, это сейчас неинтересно. Вы уж поторопитесь, быстрее дело кончим, быстрее разойдемся.

– Извольте. Только вы уж на крылечке постойте, не подходите близко…

Он прошел к конуре и сноровисто выдернул толстую доску из пазов. Едва почуяв волю, волкодав мохнатой бомбой вылетел наружу, не обращая на Сидельникова ни малейшего внимания, метнулся к крыльцу. Когда цепь, натянутая на всю длину, его удержала, пес взмыл на задние лапы, хрипя от душившего ошейника, брызгая слюной, яростно забрехал на Ахиллеса. Очень быстро Ахиллес замахал рукой, крикнул:

– Довольно, запирайте!

– Трезор! – прикрикнул Сидельников.

Пес оглянулся на него, помахал хвостом, словно докладывал о своей служебной рьяности, – и вновь залаял на Ахиллеса, остервенело, зло. Сидельников ухватил его за ошейник, поволок к будке, прикладывая все силы, чтобы побороть здоровенного зверюгу. Не без труда запихнув в конуру, вновь вставил доску, шумно отдуваясь, крутя головой, пошел к крыльцу:

– Видали, каков?

– Да уж… Благодарю, Павел Силантьевич. Идите в гостиную, вскоре кончатся для вас всех мытарства…

Когда управляющий скрылся за дверью, Ахиллес поманил Кашина. Он ни в чем уже не сомневался, но следовало проверить все до конца. И тихо спросил:

– Кто первым во двор входил?

– Да я и входил, – сказал Кашин. – Стою я, вижу – Марфа бежит. Барина, кричит издали, до смерти зарезали! Ну, я высвистел Ракутова, он ближе всех ко мне дежурил, послал его за господином приставом и околоточным, а сам пошел с Марфой глянуть, что и как…

– Собака себя как вела?

– Да как все время, что мы здесь. Брехал, аспид, так, что уши закладывало, доску грыз… Сорвись такой – без нагана или шашки не отобьешься…

Все было ясно. Оставался завершающий штрих. Распахнув дверь в гостиную, Ахиллес громко позвал:

– Марфа, поди-ка сюда!

Она выбралась из-за стола и засеменила в коридор. Показав ей на дверь в комнату покойного Сабашникова-младшего, Ахиллес вошел следом, кивнул на стул:

– Садись, место тебе уже знакомо…

Сам сел напротив, достал лупу и тщательно принялся ее протирать носовым платком. Закончив, поиграл ею, покачивая вправо-влево. Судя по выражению лица Марфы, ставшему из туповатого испуганно-настороженным, луп она в жизни не видывала. Опасливо спросила:

– Чегой-то у вас, барин?

– Да ничего особенного, – ответил Ахиллес небрежно, поигрывая внушительным изделием германских умельцев – многое колбасники, и надо отдать им должное, умели делать отлично, хотя блоху вряд ли подковали бы. – Секретный аппарат сыскной полиции для моментального определения, где правда, а где ложь. Никогда не видела, поди? И не слышала? Ну, так мы же не дураки кричать на каждом углу, что у нас в запасе имеется. Знай иной мазурик заранее, приготовиться может…